Какой позор: еврейская пожилая супружеская пара из нашего дома, тогдашние хозяева магазинчика деликатесов, могли пользоваться только скамейкой в частном саду хозяйки дома, сидеть на «скамейках для арийцев» им запрещалось. Но тут уж взбунтовалась хозяйка, это была толстая, несуразная женщина, национал-социалистка, от которой нельзя было ожидать такой прыти, и никто из нас за них не вступился. Вскоре скамейка снова стояла пустой. Это была мертвая пустота, я это видела, но очень быстро закрыла на это глаза.
Хаос нарастал, я стала плохо спать, мои и без того не самые высокие оценки в школе стали еще ниже. Помощи со стороны не было никакой. Мой немногословный брат как-то принес из школы такую фразу: «Right or wrong, this is my country»[67]. Но это не сильно помогло. Мама, уставшая отвечать на трудные вопросы, лишь вздохнула и сказала: «Везде есть и правда, и неправда, нужно уметь отделить одно от другого». Я пыталась отделить, и человечество распадалось для меня на множество половинок: хорошие немцы и плохие немцы; плохие немцы и злые немцы; немцы и чехи; арийцы и евреи; еврейские немцы и арийские чехи. Плюс несчетное количество исключений. То, что оставалось, как правило, было частным случаем. А эти случаи, в свою очередь, распадались на множество половинок…
Именно в это время, когда для меня, четырнадцатилетней девочки, наступил период сомнений и поиска ориентиров, мне выпала большая удача, которая поначалу казалась несчастьем: я заболела. Сперва это были сразу две детские болезни, скарлатина и дифтерит, затем обнаружился острый суставной ревматизм, последовал сердечный приступ, потом еще один, я вполне могла умереть. Тем временем началась война, я узнала об этом как бы между прочим, слушать радио и читать мне запретили врачи, так что меня происходящее как будто не касалось, я счастливо подремывала и совершенно необъяснимым образом сумела выздороветь.
Когда спустя пять месяцев на ослабевших ногах я снова пошла в школу, у меня в сумке лежали два важных медицинских заключения. Первое освобождало меня от службы в Союзе немецких девушек, членство в котором с началом войны было уже не честью, но обязанностью, второе навсегда избавляло меня от необходимости «закаляться», а прежде это стоило мне ежедневных усилий, да к тому же отнимало массу свободного времени во второй половине дня, так как тренировки проходили в пригороде, на спортивном стадионе. Конечно, мне пришлось отказаться и от таких своих любимых занятий, как теннис, балет, степ и акробатика, но это показалось мне не слишком высокой ценой.
