Учитель, который вел у нас немецкий в последний год обучения, впервые войдя в класс, нарочито громко крикнул «Хайль Гитлер!», чтобы зарекомендовать себя как убежденного нациста. Его почти никто не любил, конечно, не из-за его принадлежности к НСДАП, а потому, что он этим кичился. Это пробуждало недоверие. Вскоре выяснилось, что он отнюдь не блещет интеллектом и что его профессиональные знания, по меньшей мере, сомнительны. <…>
С этим учителем связано воспоминание об одном мелком, однако показательном происшествии. Как-то, когда, по его мнению, в классе было слишком шумно, он раздраженно воскликнул: «Устроили тут еврейский бедлам!» Мгновенно все смолкло. Воцарилась угрожающая тишина. Потом он говорил, что так и не понял, почему класс столь странно отреагировал на обычный оборот немецкой речи.
Этот случай показывает, что откровенно антисемитские высказывания, которыми пестрели газеты и которые ежедневно звучали по радио, в школе были не приняты, по крайней мере, в нашей школе. Даже те учителя, которые были национал-социалистами, обходились с нами учтиво, и за это мы, возможно, должны были благодарить тот самый прусский дух, столь высоко ценимый евреями со времен своей эмансипации. А как же вели себя наши одноклассники? Они ведь все были членами гитлерюгенда, а некоторые даже принадлежали к его элитным — морским частям, тренировавшимся на Хафеле. Этих юношей непрерывно обрабатывала антисемитская пропаганда. В 1936 году она несколько смягчилась из-за Олимпийских игр, но уже в 1937-м и особенно в 1938-м стала еще более оголтелой. По дороге в школу нам ежедневно нужно было проходить мимо красных стендов, на которых вывешивался журнал «Дер Штюрмер»[40]. Конечно, большинство наших одноклассников верили в новую Германию, один из них занимал высокий пост в гитлерюгенде, другой был вожаком юнгфолька[41]. Но ни от одного из них я не слышал ни слова против евреев. Почему?
Определенную роль тут, безусловно, сыграл пример учителей. Кроме того, все ученики происходили из добропорядочных семей, в которых было принято заботиться о воспитании детей и их манерах. Но главная причина была в том, что официальная пропаганда против евреев в представлении этих молодых людей явно касалась чего-то абстрактного, думаю, они не видели никакой связи между каким-то «мировым еврейством» и конкретными одноклассниками, которых знали и уважали на протяжении многих лет.
И все-таки евреев не пускали на большинство школьных праздников. Им не разрешалось участвовать в школьных загородных поездках. И если раньше дружба между еврейскими и не еврейскими учениками была обычным делом, то примерно с 1935 года она стала практически невозможна. Все это, как мне казалось, мои не еврейские одноклассники считали само собой разумеющимся. Во всяком случае, я ни разу не слышал от них ни слова удивления или хотя бы сожаления.
