Никаких новых веяний на уроках поначалу не чувствовалось, не считая того, что мы перестали проходить стихи Гейне, напечатанные в книге для чтения «Немецкое наследие». И все же одна антисемитская выходка мне запомнилась. Как-то во время игры в ручной мяч ученик Л. толкнул ученика Р. Оба хорошо играли, но первый был евреем, а второй — вожаком гитлерюгенда. В разгар драки Р. заорал на Л.: «Ты вонючий еврей!» В 1934 году подобные оскорбления среди школьников были не приняты. Так что разразился небольшой скандал.
О происшествии узнал наш классный учитель, д-р Райнхольд Кник. На следующем уроке он обратился к нам с довольно напыщенной речью: «Наш спаситель тоже был евреем… Я, как христианин, не могу этого одобрить…» и т. д. Мы слушали молча, в том числе вожак гитлерюгенда Р. Но молчал он после этого недолго — спустя несколько дней Кника повесткой вызвали в областное управление гитлерюгенда (или в аналогичную инстанцию), а потом еще и допрашивали в гестапо. Он ссылался на свою христианскую совесть, его предупреждали, ему угрожали. Последствия не заставили себя долго ждать: по окончании учебного года Кника перевели в гимназию Гогенцоллерна, в том же районе Берлин-Шенеберг.
Никому из своих учителей, преподававших нам в 1930–1938 годы, я так не благодарен, как доктору Книку. Не знаю, действительно ли он пришел к нам из молодежного движения, но в нем и правда ощущался эдакий молодой задор. Тогда ему было лет пятьдесят с небольшим, может, пятьдесят пять; он был высоким и стройным, светлые, уже редеющие волосы, светло-голубые глаза. По рассказам старших учеников, раньше у него было прозвище «мечтательный блондин». Да, таким он и был: мечтателем, энтузиастом, из породы тех, кто верит, будто без литературы, музыки, живописи и театра жизнь не имеет смысла. Его сформировала поэзия времен его юности: Рильке, Стефан Георге, а также любимый им (не без некоторой снисходительности) ранний Герхардт Гауптман. Строка Георге: «Кто встал к святому огню…»[39] звучала в его устах не как призыв, а скорее как клятва верности.
Кник был не только разносторонним и увлеченным педагогом — он вел уроки математики, физики, химии, биологии и немецкого, — но и режиссером, актером, декламатором и музыкантом. Когда я учился в гимназии Вернера Сименса, всё еще говорили о театральных постановках, которые он в двадцатые годы устраивал в актовом зале. На эти представления стремились попасть не только те, кто был связан со школой (то есть учителя, ученики и их родители), поэтому каждый спектакль приходилось показывать многократно. <…>
