— Зачем ты так часто наведываешься в «Люкс», в комнату 175?
Неустрашимый Курелла ответил твердым голосом:
— Хайнц Нойман — мой друг. Поэтому я захожу к нему каждый день.
Для него это стало началом конца. Сначала он потерял пост в Коминтерне, а потом, вскоре после Хайнца, его арестовали, и спустя несколько лет он умер в сибирских лагерях.
Генрих Курелла был в тот печальный вечер так же растерян, как Хайнц. Их разговор я по сю пору помню во всех подробностях. Он быстро повернул от фактов к теории. Оба упорно пытались отыскать теоретическое объяснение нынешнему положению дел в Советском Союзе. В конце концов Курелла воскликнул:
— Это контрреволюция!
Но Хайнц принялся яростно возражать. Он очень серьезно доказывал Курелле, что это никак не может быть контрреволюция, так как не замечен экономический регресс в сторону капитализма и средства производства, как и прежде, остаются в руках рабочих. Это должно быть нечто иное. Но что именно, они после многочасового спора так и не выяснили. В конце концов, как мне помнится, сошлись на том, что говорить следует о некоей «холодной контрреволюции». Пока они вели эту абсурдную беседу, наступила первая ночь, которую Генриху Зюскинду предстояло провести в следственном изоляторе. Я подумала об Ане Виковой и уже не могла уследить за теоретическими построениями двоих впавших в отчаяние мужчин. А еще я не могла не думать о том, кто из нас окажется следующим.
Арест Зюскинда стал своего рода стартовым выстрелом. Теперь волна арестов захлестнула иностранцев. Уже через несколько дней к нам пришла наша подруга Хильда Дьюти и, рыдая, рассказала, что забрали Фрумкину и Каролу Нейер. Фрумкина, польская большевичка, вышла из большого еврейского профсоюзного движения «Бунд» и руководила радиостанцией «Коминтерн». Хильда была ее секретаршей. Немецкая актриса Карола Нейер, до 1933 года одна из популярнейших артисток Берлина и несравненная Полли в «Трехгрошовой опере» Брехта, приехала в Советский Союз из Праги, куда сбежала с мужем, немецко-румынским инженером, и была полна намерений отдать все силы для социалистического строительства. Мужа Каролы Нейер арестовали за несколько дней до нее. У них остался годовалый ребенок, без отца и без матери.
— Теперь несчастного малыша отдадут в детский дом, — горевала Хильда.
Приближался срок, к которому нужно было закончить перевод. Хайнц работал в бешеном темпе, и когда мы наконец-то добрались до последней страницы, то валились с ног от усталости. Дело шло к полуночи, когда я, облегченно вздохнув, потянулась в кресле, в то время как Хайнц бегал туда-сюда по комнате. Он всегда так себя вел, когда его что-то очень занимало, но сегодня он двигался так быстро, словно за ним гнались или сам он за чем-то гнался, напрягая все силы. Внезапно он остановился, перестав бегать, как затравленный зверь, повернулся спиной к письменному столу и оперся на столешницу. Я подняла глаза, и его лицо меня ужаснуло. Губы сжаты, щеки запали, голубые, как ирис, глаза совсем почернели из-за того, что расширился зрачок, и по горлу было видно, как бешено бьется его сердце. Словно принося клятву, он мне сказал:
