Эти слова потрясли меня. Я развернулась и бросилась в нашу комнату. Прежде чем я успела сообразить, понял ли Хайнц вообще, что я ему сообщила, он уже выбежал в коридор. Я слышала, как он крикнул:
— Я хочу сам убедиться…
Он прошел несколько шагов до двери Зюскинда и постучал. Я испуганно смотрела ему вслед. Через бесконечно долгую минуту дверь приоткрылась и показалось заплаканное лицо Ани Виковой, жены Зюскинда.
Хайнц вернулся скоро и в изнеможении рухнул на стул.
— Больше я не сомневаюсь — теперь я знаю, что они хватают невиновных, — простонал он.
Разве мы не виделись с Зюскиндом каждый день? Не вели с ним бесконечных разговоров? Не знали точно, что этот человек — не предатель, что он просто не может быть предателем? Игра в вопрос-ответ, столь же безумная, сколь целенаправленная, составлявшая суть показательного процесса, который мы переводили на немецкий, подробные обвинения Вышинского, смехотворная и одновременно пугающая смесь откровенной лжи и вывернутой наизнанку правды — все это касалось людей, с которыми мы не имели дела каждый день, чьих сокровенных убеждений не знали наверняка. Обвиняемые не защищались. Они признавались во всех преступлениях, которые на них вешали, с такой однообразной покорностью, словно пребывали в трансе. У меня было чувство, что они признали бы за собой даже больше преступлений, чем им предъявляли. Я не могла этого постичь. Разве это не старые революционеры? Почему они не борются за собственную шкуру? Почему у них не хватает мужества отстаивать свое мнение? И неужели нет хотя бы тени возможности, что они на самом деле виновны? Как мы могли быть в чем-то совершенно уверены? Но Зюскинд! Зюскинд был невиновен! Все произошло здесь, в нашем коридоре, через две комнаты от нас — под покровом ночи забрали невиновного. Слезы Виковой были настоящие, реальность больше не имело смысла оспаривать. Хайнц сидел тихо, погрузившись в свои мысли. Я только догадывалась, что творится у него на душе, но наверняка не знала, так как он об этом не говорил.
— Как бедная Аня? — спросила я у него.
— Я посоветовал ей немедленно идти на Лубянку и узнать, что с Генрихом. Она пообещала, что так и сделает.
Вечером в гости пришел Генрих Курелла. Он уже знал об аресте Зюскинда. Подобные новости в ту пору разлетались по Москве молниеносно. Курелла и Зюскинд состояли в одной фракции. Обоих зачислили в примиренцы, поэтому Курелла особенно тяжело переживал арест Зюскинда. Генрих Курелла остался одним из наших вернейших друзей. Он очень часто заходил к нам, и эти визиты были для него чреваты, ведь тогда он еще занимал ответственный пост в Коминтерне. Вскоре это подтвердилось. На партсобрании, когда чистка затронула сотрудников Коминтерна, встала гамбургская коммунистка и задала Курелле вопрос:
