— Через двадцать-тридцать лет мы изумим мир, и так как изумление — важная составляющая нашей победы, бдительность буржуев надо усыпить. Для начала мы поведем мощнейшую кампанию за мир. Мы пойдем на неслыханные уступки, которые ударят, как молния. Глупые капиталистические страны, приходящие в упадок, в своем самодовольстве сами поспособствуют собственному уничтожению. С распростертыми объятиями они примут нас в свой круг, возобновят дружеские отношения с нами, и, как только их бдительность ослабнет, мы повергнем их в прах.
Мануильский заранее рассказал, как мир «изумят», но мир этого не заметил. Много лет спустя, когда «изумление» шло полным ходом, Мануильский был представителем Украины в ООН.
Предложение Пятницкого
Путь в пропасть тоже был неровен. Судьба словно страховала нас, чтобы мы не разбились в одночасье. Кончалась третья неделя нашего пребывания в Москве, когда Пятницкий пригласил Хайнца в Коминтерн. Осип Аронович Пятницкий[33], давно знавший Хайнца, был типичным старым большевиком. Уже больше десяти лет он работал в Коминтерне начальником отдела кадров, распоряжался средствами Комитета и возглавлял Отдел международной связи (в его подчинении находился Абрамов-Миров). По Москве ходил анекдот о самой яркой черте характера Пятницкого — о его скупости. При царизме в обязанности Пятницкого входило распространение запрещенной литературы: он годами жил в подполье и организовал эту работу. Каждый месяц он подсчитывал, сколько денег получил от партии, и в его расчетах всегда присутствовала такая статья расхода: «½ копейки на корм канарейке».
Хайнц отправился к Пятницкому с тревожными предчувствиями: именно теперь должно было решиться, дадут ли ему хотя бы возможность работать и какое партийное взыскание на него могут наложить. Тем сильнее поразило его дружеское приветствие Пятницкого, который шутя осведомился, как Хайнцу понравился тюремный санаторий в Швейцарии[34]. Затем он сменил тему и сказал подчеркнуто серьезным тоном:
— Нойман, нехорошо, что вы сидите в Москве, здешний воздух вам не на пользу…
Хайнц ожидал чего угодно — критики, брани, даже исключения из партии, но это безапелляционное заявление, которым начал свой разговор Пятницкий, да еще после того как Ноймана с таким трудом сюда перевезли, оказалось выше его разумения. Позже мы долго ломали голову, что же побудило Пятницкого сделать Нойману то предложение, которое он сделал. Предчувствовал ли он, что близится страшная пора Большой Чистки, жертвой которой Пятницкому суждено было пасть, как и тысячам его соратников по Октябрьской революции? Может быть, это была попытка спасти Хайнца? Так как Хайнц всегда умел быстро реагировать, он тут же выдвинул встречное предложение:
