Особенную активность эти двое проявляли, когда прибывали новые заключенные. Антифашисты внимательно их разглядывали. Не то чтобы они по лицам старались распознать военных преступников, нет, внимание их было приковано исключительно к обмундированию вновь прибывших. Они отмечали для себя тех, на ком были ценные вещи или же у кого был внушительный багаж. Кроме того, в бараках у этих агитаторов были свои информаторы, они тоже сообщали, у кого какие ценности. Ночью жертву приводили в комнату, где ее ожидали господа антифашисты. Они обзывали новичка эсесовцем, партийным чинушей, лагерным охранником, убийцей русских или кем-то в этом роде. В своих мнимых преступлениях этому несчастному лучше было признаться сразу, потому что иначе ему угрожали, а иногда даже избивали. Затем внезапно эти двое превращались в «добреньких немцев» и обещали ничего не предавать огласке, если… если только угодивший в их руки отдаст свою одежду, сапоги или иные ценные вещи. Разумеется, все эти обвинения были взяты с потолка, но каждый знал, что любой исходящий от Антифа донос чреват серьезными последствиями. Поэтому такие сделки протекали безо всяких проблем. Вещи оседали у офицера лагерного штаба, который их продавал, а члены Антифа получали свою долю.
После окончания войны в наш лагерь прибыло особенно много заключенных в штатском, рабочей одежде или летной форме. А значит, этим хищникам достался неплохой улов! Однажды у одного вновь прибывшего помощника ВВС агитаторы заметили замечательный теплый свитер, и ночью этого шестнадцатилетнего парнишку быстренько доставили к ним в комнату. Примерно через три часа я проснулся оттого, что кто-то тщетно пытался открыть двери барака, и, одновременно с этим, я все время слышал стоны. Вместе с еще несколькими товарищами мы рванулись к дверям. На пороге лежал тот самый парень из ВВС. Он был так сильно избит, что мог лишь ползти. Вместо свитера на нем теперь был весь замызганный, штопаный-пёрештопаный ватник. Мы позаботились о пострадавшем, а на следующий день написали заявление.
Все было предельно ясно: в силу юного возраста новичка грабители не могли приписать ему ни нацистского прошлого, ни каких-либо иных злодеяний. Стало быть, они издевались над ним до тех пор, пока он мог отбиваться, а затем просто сняли с него свитер. Так мы и написали в заявлении. Хотя по опыту знали, что это пустая затея. Я же так разозлился, что решил предпринять что-нибудь самостоятельно. Днем, увидев в столовой Вальтера, который нес полный котелок своего жирного спецпитания, я остановил его и потребовал объяснения. С присущей ему наглостью он на меня рявкнул. Сказал, чтоб я заткнулся и дал ему пройти. Естественно, я стоял на своем. Среди примерно сотни находившихся в это время в столовой арестантов воцарилась мертвая тишина. Некоторые из них привстали со скамеек. Когда этот так называемый антифашист попробовал меня оттолкнуть, я вырвал из его рук котелок и вылил все содержимое на его русскую рубаху. Дальше произошло то, чего я никак не ожидал: около двадцати человек бросились к нам и схватили Вальтера. Хотя ничего удивительного в этом не было — во всем лагере только и говорили, что о событиях минувшей ночи. Да и вообще этих «антифашистов» уже давно ненавидели. Не только из-за их идиотской пропаганды: благодаря их доносам многие попадали в карцер или даже получали дополнительные сроки. Я попытался сдержать эту обрушившуюся лавину, но тщетно. Вальтер уже лежал на полу, а нападавшие яростно его колотили. Тут неожиданно у самого входа в барак прозвучали выстрелы. Громко матерясь, к нам ворвались около пятнадцати вооруженных солдат и одного за другим вытолкали нас наружу. Прежде чем я смог собраться с мыслями, Вальтер уже указал на меня как на зачинщика, и, избивая, меня отволокли в карцер. Лишь позднее я узнал, что еще в самом начале разборки два немецких «товарища» помчались к охране, требуя помочь этому «невинному» антифашисту. Это было обычным делом!
