Москва – Берлин: история по памяти | страница 101

К слову, доктора Й. я больше никогда не видела, да и потом ничего не смогла узнать о его судьбе. А вот госпожу К., мою прежнюю директоршу, мне встретить довелось, это было в пятидесятые годы, незадолго до ее смерти. Я сказала ей: «Вы даже не представляете, насколько я вам благодарна. Помните мое сочинение о Гитлере?» Но она не захотела об этом говорить и, уж чего я никак не ожидала, даже покраснела. Я ничего больше не спрашивала, и это было ошибкой, потому что теперь меня вновь одолевают сомнения, причем такие, которые я уже никогда не смогу разрешить: потому ли она покраснела, что я напомнила ей о ее нацистском прошлом, или дело было в том, что тогда, возможно, в первый и единственный раз она предала своего фюрера.

Москва, 1 мая 1946 года. Каждое утро в 9 часов я отправляюсь на прогулку. Однако в моем распоряжении, в лучшем случае, площадка около 20 квадратных метров, расположенная на крыше шестиэтажного здания Лубянской тюрьмы[70]. Разумеется, здесь нет ни травы, ни деревьев, а только серые стены да колючая проволока. Единственное, что доступно взору, — это небо. Стоит прекрасный майский день, но в данный момент посреди голубого неба видны белые следы советских истребителей. Правда, уже скоро рев моторов перекрывается будоражащим ритмом советских маршей; резкий звук исходит от громкоговорителей на площади Дзержинского, что неподалеку отсюда. Это все предвестники первомайского парада, который вот-вот начнется.

Еще слышны гудки автомобилей, хотя вообще-то улицы должны быть перекрыты. Наверняка это следуют на парад якобы горячо любимые советским народом члены Политбюро. Они едут на Красную площадь под охраной, прямиком из Кремля, чтобы затем подняться на знаменитые трибуны Мавзолея. Остальные звуки, которые улавливает мой слух, не имеют никакого отношения к социалистическому празднику. Я слышу протяжные гудки, похожие на пароходные. Но издают их поезда, уходящие с многочисленных московских вокзалов. В этот момент я еще не подозреваю, что совсем скоро именно эти звуки на долгие годы станут моими постоянными спутниками.

Однако вернусь к прогулке, на которой меня неотступно сопровождают. Следят за каждым моим шагом. Сколько их в действительности, тех, кто наблюдает за арестантами, мне не ведомо. Я вижу только одного конвоира. Он выводит меня из камеры на прогулку и приводит обратно. Он наблюдает за мной, стоя на краю этой маленькой площадки. С высоты, из стеклянной будки, за мной следит другой солдат. Есть еще один пост постоянного наблюдения — на крыше Министерства государственной безопасности. Что говорить, почти за семь месяцев моего пребывания здесь я уже давно привык к этому неустанному надзору. И кроме того, надо с терпимостью и пониманием относиться к здешним порядкам, ведь мы находимся в «государстве рабочих и крестьян», на которое «пролетарии всех стран» смотрят с большой надеждой. Или, по крайней мере, так должно быть. И на Лубянке, в главной тюрьме этой страны, к заключенным, очевидно, относятся как к очень опасным элементам, причинившим зло государству или, как минимум, желавшим этого. Так что, возможно, охраняя меня, они «охраняют советское отечество». Что совершенно необходимо, а потому не случайно. Ведь так?