— Ты ведь только ради костей и пошла туда, верно?! Не для того, чтобы освободить их! Чтобы себя защитить! — Нина не отвечает, только шаг становится деревянным. Выдыхаю, глажу хрупкое стекло. Ладно. Ладно…
Не разбивать. Не открывать. Не повредить печать. Осевые места…
— Где мы? — девочка тянет за майку. Баюкает кисть: повязка черная от крови.
Мы на парковке, среди рядов раскаленных машин.
К Нине с лаем бросается собака.
— Привет, засранец. Что-то ты совсем свалялся, — девушка гладит пса. Дворняга скулит от счастья.
— Скоро узнаем, — там, где Нина уже не раз бывала. И будет снова, если повезет. Она исчезает за воротами, мы спешим следом.
— Твою мать, — выплевываю резинку. Не считая пса, улица в обе стороны совершенно пуста. Нинин знакомый виляет хвостом, но шарахается в сторону, когда я протягиваю руку.
— Смотри. Тут ходят трамваи, — девочка бежит к остановке. — Есть мой номер!
— Покажи рану, — усаживаю ее на скамейку. Напитавшись влаги, тряпка почти сползла. — Давай перебинтую.
Отрываю новую ленту от еще мокрого подола. Теперь юбка лишилась всех маков. Быстро, стараясь не смотреть, прячу под обмоткой чудовищный порез.
— Извини. Я так испугалась, что совсем не соображала, — она вытирает набежавшие слезы, размазывая грязь по щекам:
— Почти не болит, — кривится от боли. — Как думаешь, они теперь вместе? И с папой, и той девочкой…?
— Твоей пра-пра… кучу раз прабабушкой, — от жары мысли тяжело ворочаются в голове.
— Да. Анна, Натан, Истер и мама Эйлин. Я не забуду, — серьезно говорит девочка, болтая ногами. Вдалеке появляется трамвай.
— Вот, — вздрагиваю: запястье опутывает цепочка. Малышка возится, пытаясь застегнуть замочек одной рукой. — Ты тоже не забывай.
— Это же твой подарок? Зачем ты даешь его мне? — серебряные звездочки позвякивают при малейшем движении. На некоторых кровь. Меня знобит.
— Железо прогоняет смерть. Так Нина сказала, помнишь? — железо, не серебро, но я киваю. — Браслет прогонит чудовищ, которые пугают тебя.
— Прогонит… — повторяю эхом. Смаргиваю: глазам горячо.
— Спасибо.
Трамвай подобрался совсем близко, и девочка вскакивает, читая вслух номер:
— Девять! Мне подходит!
— Ты доедешь сама? — ей всего семь. Но усталость растекается в костях, и я вряд ли смогу хотя бы встать.
— Да! Конечно! Я сто раз сама ездила, — отмахивается, перекатывает во рту конфету: то одна щека округляется, то другая. Похожа на оборванку.
— Почему? — спрашиваю раньше, чем думаю. На перепачканном лице застывает уязвимое выражение:
