— Не пройдет и года! Все вы умоетесь кровью! Грядет ипотечный кризис! Анализ межотраслевого баланса! — Старик перешел на всхлипывания, из глаз потекли слезы. — Мне недолго осталось, я очень болен…
Не став дожидаться, пока юродивый забьется в конвульсиях, мы с Криворучко не сговариваясь дали деру из конференц-зала. Отдышавшись на безопасном расстоянии в гостиничном холле, улыбнулись друг другу с пониманием и сочувствием.
— Определенно организаторам стоило бы изменить политику на входе, — промолвил Криворучко. — Это же буйнопомешанный тип, вы видели, у него пена изо рта шла, а если бы он нас покусал, не дай бог?
— Да уж, фейс-контроль точно не помешал бы, — согласился я. — Эти халявщики совсем распоясались.
— Да, кстати, — сменил тему Криворучко, многозначительно прищурившись, — мне кажется, я вас видел в прошлое воскресенье в «Пропаганде».
Меня вновь передернуло — воскресная Пропка была в то время известным местом слета статусных столичных гомосексуалистов и сочувствующих.
— В любом случае, приятно познакомиться, — холеная рука банкира опустилась на мое запястье. — Предлагаю встретиться в более непринужденном месте — обсудить инвестиционные перспективы, только, умоляю, без украинской водки, я предпочитаю благородные напитки — ирландский сингл-молт, к примеру. А ты, малыш, что любишь выпить?
Это было слишком.
— Малышу нужно в туалет, — прохрипел я, борясь с подступающим к горлу комом.
Слегка покачиваясь, стараясь не смотреть на окружающих, я проследовал в гостиничный ватерклозет, где заперся в кабинке и просидел в томлении около получаса, затем еще столько же драил руки моющим средством:
— Компрадорское отребье. Мезонины рассматриваете? Ротшильды. Прогнать через комитет. Гольдман Закс. Признание Америки. Франклин Секьюритиз. — Бессвязно бормотал я, поглядывая украдкой в зеркало.
Оттуда на меня смотрел раскрасневшийся юноша с растрепанным кудрями в коричневом вельветовом пиджаке со съехавшим набок галстуком.
— Чертовы институционалы, умоетесь кровью, — юноша сплюнул в раковину, вытер лицо салфетками и был таков.
На улице дышалось гораздо легче. Жарило послеобеденное солнце. Петровка гудела клаксонами. Семья крикливых розовощеких экспатов с дюжиной неподъемных чемоданов заселялась в отель. Тонированная блондинка неуклюже парковала Бентли, загородив пол-улицы и санкционировав таким образом приличную пробку.
Я проследовал в сторону сада Эрмитаж, где выпил залпом два мохито, после чего окончательно пришел в себя.
