– Очень уж я обожаю искусство, – пролепетала она. Трогательная в своей жадности, она стояла перед нами и покусывала красные пальцы.
– Уважаемая фрейлейн, что вы скажете по этому поводу? – спросил Ленц, величественно оборачиваясь к Патриции Хольман.
Патриция взяла картину и отдала ее Лине.
– Это очень красивая картина, – сказала она.
– Повесь над кроватью и вдохновляйся, – добавил Ленц.
Кухарка схватила картину. Глаза ее увлажнились. От благодарности у нее началась сильная икота.
– А теперь твоя очередь, – задумчиво произнес Ленц, обращаясь к детской коляске.
Глаза Лины снова загорелись жадностью.
Кузнец заметил, что никогда, мол, нельзя знать, какая вещь может понадобиться человеку. При этом он так расхохотался, что уронил бутылку с вином. Но Ленц решил, что с них хватит.
– Погодите-ка, я тут кое-что заметил, – сказал он и исчез. Через несколько минут он пришел за коляской и укатил ее. – Все в порядке, – сказал он, вернувшись без коляски.
Мы сели в «кадиллак».
– Задарили прямо как на Рождество! – сказала Лина, протягивая нам на прощание красную лапу. Она стояла среди своего имущества и сияла от счастья.
Кузнец отозвал нас в сторону.
– Послушайте! – сказал он. – Если вам понадобится кого-нибудь вздуть, мой адрес: Лейбницштрассе, шестнадцать, задний двор, второй этаж, левая дверь. Ежели против вас будет несколько человек, я прихвачу с собой своих ребят.
– Договорились! – ответили мы и поехали.
Миновав луна-парк и свернув за угол, мы увидели нашу коляску и в ней настоящего младенца. Рядом стояла бледная, еще не оправившаяся от смущения женщина.
– Здорово, а? – сказал Готтфрид.
– Отнесите ей и медвежат! – воскликнула Патриция. – Они там будут кстати!
– Разве что одного, – сказал Ленц. – Другой должен остаться у вас.
– Нет, отнесите обоих.
– Хорошо. – Ленц выскочил из машины, сунул женщине плюшевых зверят в руки и, не дав ей опомниться, помчался обратно, словно его преследовали. – Вот, – сказал он, переводя дух, – а теперь мне стало дурно от собственного благородства. Высадите меня у «Интернационаля». Я обязательно должен выпить коньяку.
Я высадил Ленца и отвез Патрицию домой. Все было иначе, чем в прошлый раз. Она стояла в дверях, и по ее лицу то и дело пробегал колеблющийся свет фонаря. Она была великолепна. Мне очень хотелось остаться с ней.
– Спокойной ночи, – сказал я, – спите хорошо.
– Спокойной ночи.
Я глядел ей вслед, пока не погас свет на лестнице. Потом сел в «кадиллак» и поехал. Странное чувство овладело мной. Все было так не похоже на другие вечера, когда вдруг начинаешь сходить с ума по какой-нибудь девушке. Было гораздо больше нежности, хотелось хоть раз почувствовать себя совсем свободным. Унестись… Все равно куда…
