— У меня болит, — рыдала она. — Тут. А что это такое, я не знаю… Помогите, помогите мне, доктор!
— Вы не плачьте, успокойтесь, — говорил Борис Борисович, наклоняясь над незнакомой ему учительницей. — Что с вами? Где же болит? Как?
— Тут, — показала на грудь учительница. — Болит постоянно. Двадцать лет я отдала народному просвещению, мои выпускники далеко пошли, а благодарность? Разве дождешься благодарности за это?
Он вынул стетоскоп и стал ее слушать. Потом померил артериальное давление.
Верочка хлопотала около врачебной сумки, наливала валерьянку.
— Выпейте, выпейте, — приговаривала она.
Учительница приподняла голову и, прикусывая зубами мензурку, выпила лекарство.
— Вы такой добрый, — благодарно сказала она.
…Кулябкин закончил писать записку, осторожно сложил ее вдвое, вчетверо, еще и еще… Потом пристроил бумажный шарик на краешек парты.
— Таня! — шепотом окликнул он девочку и показал пальцем, что шарик предназначен ей.
Таня опустила глаза и тут же перевела взгляд на доску, где учительница что-то писала крупными буквами.
— Предупреждаю, это материал трудный, — сказала Жаба, — и я хочу, чтобы вы сейчас были предельно внимательными. Перепишите слова в тетрадку, — приказала она и остановилась над Кулябкиным.
Мальчик замер. Ладонь Жабы почти прикрывала шарик-записку, и от постукивания костяшкой пальца по парте шарик качался.
— Никогда, — диктовала она всем, — нигде, ниоткуда…
Замолчала, с удивлением разглядывая кулябкинскую тетрадку.
— О чем ты только думаешь, Боря, уму непостижимо! Слитно, слитно, а не раздельно, об этом же правило.
Она повернулась к доске и пальцем стала показывать туда, где уже были написаны эти слова.
Кулябкин торопливо взглянул на Таню и кинул ей записку.
Жаба шагнула назад и, не оборачиваясь, на лету поймала бумажный шарик.
— Спасибо, — сказала она. — Поглядим, что за мысли навещают тебя во время урока.
Она стала осторожно раскрывать закатанную бумажку, точно препарировала бабочку.
— Это не вам! — сдавленным голосом крикнул Кулябкин.
— А кому? — удивилась она.
— Отдайте! — крикнул он.
— Успокойся, — попросила Жаба. — Возьми себя в руки.
Она надела очки, отодвинула от себя бумажку. На ее лице вырастало удивление, потом — радость.
— Ну-с, — сказала она с явным удовольствием. — Займемся грамматикой. Выходи-ка к доске, попробуем разобраться.
Он встал, но из-за парты не вышел.
— Стесняешься, — поняла Жаба. — Тогда пусть другие.
Она обвела класс глазами, поглядела на Таню.
