— Нет. Я могу встать в строй, — шепчу я и пытаюсь подняться. Я не могу покинуть свое подразделение. Я не оставил себе смены. Я не вправе подвести доктора — он рассчитывает на меня. Я не вправе бросить своих ребят. Я спорю сам с собой, доказывая, что верность Легиону для меня — главное, и она и есть моя наивысшая мотивация, но бездушное расчетливое существо, лапая меня липкими холодными пальцами, выбирается наружу и похабно ухмыляется, сообщая, что ранение здорово повышает мой рейтинг.
Меня толкают обратно на носилки.
— Встанешь, брат. Конечно, встанешь. У нас такие потери, что всех раненых теперь латают — и снова в драку, — успокаивает меня голос в голове.
«Слава Богу — имплантат все же работает», — думаю я, и позволяю темноте захлестнуть себя с головой. Но меня грубо вырывают из забытья. В наспех установленной герметичной палатке уже развернут полевой лазарет — с меня сдирают броню, катетеры с чавканьем отпускают добычу, в спешке мне едва не отрывают отросток, в руку впивается толстая игла, и живительная красная жидкость начинает вливаться в меня. Плечо жжет — к нему прикладывают сначала диагност, потом промывают шипящей дрянью, сверху пришлепывают толстый шмат активного пластыря с нанодобавками. «Кость цела», — сообщает санитар. Меня поят энергетическим напитком, от горько-вяжущего вкуса которого глаза лезут из орбит и сердце стучит, как сумасшедшее. Я окончательно прихожу в себя, торопливо шарю рукой по груди, натыкаюсь на талисман, закатившийся подмышку и вздыхаю с облегчением. Внутри полированной гильзы запись нашего последнего боя. Потерять ее — значит лишить Службу ценных оперативных данных. Без этой безделушки смерть ребят становится для меня бессмысленной.
Стрельба вокруг уже стихла. Сверяюсь со встроенным таймером. Время в отключке — два с половиной часа. Надо же, а я было решил, что вырубился всего на несколько секунд. Пол дрожит, я узнаю эту вибрацию: где-то рядом проносятся поезда.
Я лежу на носилках. Краски начинают постепенно возвращаться ко мне. Вокруг куча избитых тел — суетятся несколько медиков с поднятыми лицевыми пластинами, с их лиц скатываются крупные бусины пота, кого-то из раненых откачивают, кто-то, кряхтя, уже поднимается на ноги, неуверенно ступая, у одной из стен грудой сложены части скафандров — санитар раздевает тех, кому не повезло. Острый запах лекарств смешивается с запахами кровавых испарений, дерьма из разорванных кишок, жидкости для обработки скафандров, острого пота из подшлемников и нательного белья, оружейного металла и еще черт знает чего. Мутный взгляд легионера со снятым шлемом. Легионер бережно держит у груди запечатанную медицинской пеной культю. Во второй руке он сжимает свою оторванную ладонь, так и оставшуюся в бронеперчатке. Клочья манжеты торчат вперемежку с мешаниной розовых костей. Легионер вряд ли понимает, что обратный отсчет его пребывания на этом свете уже включен. «Бартон-III» — гласит тусклая надпись на правом плече.
