Шаги зазвучали из сада за колоннами. Она повернула голову и увидела Мило в алой форме.
— Казарра, — сказал он сухим тоном. — Гость ждет в дальнем конце верхнего моста.
Все еще сжимая половину булочки, Риса встала со стула. Почему Мило звучал так сдержанно? Он не улыбнулся, когда она шагнула в его сторону. Он точно не должен был иначе к ней относиться.
Он взглянул за плечо.
— Капитан Толио, — Риса поняла осторожность друга. — Доброе утро.
— Доброе утро, казарра, — сказал капитан. Он был вежлив. — Надеюсь, вы хорошо спали после… событий прошлой ночи?
— О, неплохо, спасибо, — сказала она.
Его улыбка была такой слабой, что она не знала, зачем он тратил силы, изображая ее.
— Я не хочу мешать встрече с гостем, — он встал перед Мило. — Я просто хотел убедиться, что стражи не мешают… вашей жизни. Определенные стражи, — Мило напрягся.
— Мальчишка Сорранто? — она пожала плечами. — О, нет. Он был очень… деловитый, — она изобразила скучающий тон, как делали многие в Тридцати. — Кто-то его класса не станет меня беспокоить, да?
Капитан немного расслабился.
— Я просто хотел услышать это от вас, казарра.
Она отмахнулась от Толио.
— Оставьте меня. Меня ждет гость, — она звучала как лидеры, над которыми насмехалась.
Капитан быстро поклонился, мрачно посмотрел на Мило и вышел из садовой комнаты. Он только ушел, и Мило глубоко вдохнул и улыбнулся.
— Ты умеешь играть! — присвистнул он.
— Не недооценивай меня, — сказала она.
Мило рассмеялся.
— О, поверь, я учусь не делать этого.
18
В истории говорится, что чары, так называемых, кораблестроителей Пиратимаре позволили маленькому княжеству Кассафорте отразить вторжение после двух лет. Творения Пиратимаре не тонули, не страдали в шторм. Я видел работу мастеров, и, кроме пары молитв через промежутки, их техники не отличаются от наших.
— виконт Уильям Деван, «Путешествия за Лазурный канал»
Внутри кареты воняло плесенью и сладким запахом гниющего бархата. Был и другой запах — отголосок духов в пространстве с низким потолком. Дверь была закрыта, и дыхание обжигало легкие. Риса заерзала на сидении, надеясь, что старик в тусклом свете не заметит, что она вспотела. Он не показывал, что ему было тепло. Казалось, что под слоями старомодного плаща и плотной одежды он дрожал.
Его очки были двойными. Перед толстыми линзами на носу с изогнутой проволокой были другие линзы, поменьше. Он смотрел сквозь них на нее с другого сидения кареты. Его густые седые брови сдвинулись на пару мгновений, а потом он облизнул губы и стал говорить:
