— Ты так уже делала?
— Нет.
— Должна была. Думай, дитя!
Хоть Риса отрицала, она знала, что однажды такое сделала.
— Моя чаша… — сказала она. — Чаша. Я видела их в своей чаше.
— Объясни. Это важно!
— Я думала, это были чары отца! Не мои! — она быстро описала ему, как создала чашу, пыталась продать ее, а потом увидела в свете на поверхности картинку родителей. Он кивал и хмыкал, пока она не закончила. — Я несла ее вам прошлой ночью, чтобы узнать, могли ли вы повторить это, но мой кузен поймал меня и дал то вещество.
Он говорил тихо и благоговейно:
— О, нет. Я не смог бы это повторить. У меня больше знаний о ремесле, чем у других, но я не могу. Все тут, — он постучал по голове, — а не тут, — он поднял руки. — Скажи, дитя. О чем ты думала, когда увидела родителей в чаше?
— Мы спорили, — сказала она. Она ссорилась с Мило. Она отдала бы все золото и украшения этой комнаты, чтобы увидеть его, каким он был в таверне Мины — сильного, бодрого, уверенного. Она бы отдала все, что было у семьи, чтобы стереть обиду, которую вызвала в последней ссоре. — Я держала чашу на коленях. Я касалась ее, — сказала она. — А потом она стала показывать тени моих родителей.
— А кочерга?
— Я злилась, — вспомнила она. Это вспомнить было проще. — Я хотела чему-то навредить. Кочерга показалась тяжелой. А потом она стала тяжелее, словно менялась в моих руках.
Феррер медленно сказал:
— Ты не знаешь, что я отдал бы, чтобы узнать это ощущение. Если это можно ощутить, этим можно управлять. Я всю жизнь желал такого. Но ты делаешь это инстинктивно, без обучения.
Его реакция встревожила ее.
— Не понимаю.
— Не бойся. Что случилось с твоей чашей, которую ты несла мне?
— О! — ее надежда рассыпалась, она вспомнила жуткий звук, с которым она ударилась об брусчатку. — Мой кузен разбил ее. Наверное, он бросил ее на улице, — ее плечи опустились в отчаянии.
— В чем ты ее несла?
— Коричневый мешок с… вот он! — на конце его трости висел мешок. Пока она говорила, Феррер подцепил его и вытащил из-под дивана. Риса тут же подняла его и вытащила содержимое.
— Они посчитали его безвредным, бросили, когда принесли тебя сюда, — сказал Феррер. — Я убрал его, чтобы не забрали.
— Разбито, — удар об брусчатку или грубое обращение Фредо после того, как она потеряла сознание, разбили стекло на кусочки. Самый большой был примерно с треть чаши, красивая часть, где синее и зеленое стекло соединялись мерцающими волнами. Риса, горюя, собрала осколки на диване, разложила их, словно они могли волшебным образом соединиться.
