— Слушаю. Добрый вечер! Пожалуйста, буду рад вас видеть. Нет, нет, ничего. Спать мы еще не собираемся.
Алексей Петрович положил трубку.
— Накрой, мама, на четырех человек, у нас будет еще один гость.
— Кто же это, Алешенька?
— Отгадай, — улыбнулся Алексей Петрович.
— Сорокин?
— Нет. Бери выше.
— Тогда кто же?
— О! Это сам бог нефтяной геологии, профессор Дубравин. Для вас, журналиста, — обратился он к Зарубину, — это находка. А пока он не пришел, давайте займемся вашими вопросами. Что вас интересует?
Дубравин пришел через четверть часа. Зарубин с нетерпением ждал его появления.
— Здравствуйте, Алексей Петрович! Извините, что врываюсь к вам в такой поздний час, — заговорил профессор, осматривая Трофимова острым взглядом своих черных, глубоко сидящих под косматыми седыми бровями глаз. И без всякого перехода продолжал, сопровождая свои слова несколько резкими движениями рук: — Днем заходил в управление, но мне сказали, что вы на Светлых озерах. А вечером опять не поймал вас. Увидел Ивана Николаевича, он сказал, что вы поехали домой. Мне завтра надо обязательно вылететь обратно в Москву. А к вам, Алексей Петрович, у меня большое дело. Вот я и ворвался. Так что прошу извинить… Ну и жара у вас сегодня в Приморске! Ведь уже ночь, а все еще дышать нечем.
— Прошу вас, Николай Дмитриевич, пройдемте на веранду, там прохладно.
— Вряд ли. Держу пари, что в Приморске сегодня нигде нет прохладного места, разве что в холодильнике. Я бы, знаете, за настоящее прохладное место сейчас согласился неделю не есть и не пить, — пошутил профессор, следуя за Трофимовым и вытирая платком лицо и лысину.
— Ну, если так, то считайте себя умершим с голоду, — в тон ему ответил инженер, пропуская Дубравина в дверь.
— О, да тут настоящая оранжерея! — воскликнул профессор.
— Это хозяйство моей матери.
— А где же она? Отдыхает? Нет? Тогда что же вы меня с ней не знакомите?
— Она, наверное, на кухне, сейчас придет. Познакомьтесь, Николай Дмитриевич, с нашим гостем, журналистом.
— Зарубин.
— Моя фамилия Дубравин, — профессор в упор посмотрел в юное лицо корреспондента. — Не тот ли вы Павел Зарубин, — так, кажется, был подписан очерк о геологах, — который в четвертичных отложениях открыл палеозой? — Из-под косматых бровей профессора сверкнули лукавые огоньки.
Не только лицо, но и по-девичьи тонкая шея юноши покрылись пунцовыми пятнами. От смущения он не мог вымолвить и слова. Сжалившись над ним, Трофимов вмешался в разговор. Улыбаясь, он спросил:
