— А что вы скажете, Николай Дмитриевич, насчет температуры?
— Да, кажется, пари я проиграл, — признался профессор и, посмотрев в сторону Трофимова смеющимися глазами, добавил: — И считайте, Алексей Петрович, что вы виновник моей голодной смерти. А только знаете что? Нельзя ли проигрыш заменить хорошим ужином?
— Ничего нет проще, Николай Дмитриевич, — засмеялся Трофимов. — Мать не знает о вашем проигрыше и готовит ужин на всех.
— А какая же все-таки здесь температура? — Дубравин серьезно посмотрел на Трофимова.
— Двадцать выше нуля.
— А снаружи?
— Днем было сорок два, а сейчас, должно быть, не меньше тридцати.
— Каким же это колдовством вы добиваетесь такой прохлады? Не в цветах ли тут дело? — спросил профессор.
— Нет. Да вы садитесь, — Трофимов указал на легкое плетеное кресло возле круглого столика. — Сейчас расскажу про колдовство, если это вас интересует.
— Очень интересно, — вставил Зарубин.
Вошла Надежда Ивановна с дымящимся блюдом.
— Знаете что, Надежда Ивановна, — шутил профессор, познакомившись с ней, — вы мой ангел-хранитель. Алексей Петрович обрек меня на голодную смерть, а вы предлагаете такой чудный ужин! Мне уже не терпится отведать.
— Не хвалите прежде времени. Как бы ругать не пришлось, — заулыбалась Надежда Ивановна.
— Ну, нет. Я как вошел, так сразу понял, какой ужин готовится в этом доме.
Пока Надежда Ивановна хлопотала у стола, Алексей Петрович посвятил гостя в секрет искусственного климата комнаты.
— Все мое колдовство заключается в использовании давно известных химических реакций, проходящих с поглощением тепла. Я только нашел способ регулировать скорость реакции с помощью вот этого реле, — Трофимов указал на небольшой, похожий на электросчетчик прибор на стене комнаты.
— А где же самый холодильник? — Дубравин обвел глазами комнату.
— Вот он, — Трофимов указал на потолок.
— А каковы перспективы этого вашего открытия? — не отставал Дубравин.
— Поживем — увидим, — уклончиво ответил Трофимов.
— Да, забавная штука! — заговорил профессор, вставая из-за стола. Когда он говорил о чем-либо серьезном, он непременно должен был ходить. — Между прочим, я сегодня уже перестаю удивляться. Это был действительно удивительный для меня день. Я побывал на Песчаной косе. Туда я ехал через Белые камни, а обратно — вдоль побережья. Приморские нефтяные промыслы я знал хорошо. Именно знал. Здесь я начинал свою, так сказать, геологическую карьеру еще до революции, здесь же работал в двадцатых годах, не раз бывал в этом районе и после. И вот этих знакомых промыслов и, можно сказать, родных мест я не узнал. Ведь вы же, Алексей Петрович, не только оживили мертвые и омолодили старые промыслы, но и сказочно изменили их внешний вид. Кто бы мог подумать, что на этих голых камнях, покрытых нефтяной грязью, будут цвести виноградники, лимоны, апельсины…
