— О чём разговор, смотритель! — расплылся в улыбке Иванофф. Похоже, он неверно трактовал мой статус, принимая меня то ли за егеря, то ли за шерифа, иначе бы вёл себя гораздо наглее. — Непременно! Нехорошо у меня с рыбой-меч получилось — ещё не освоился с методикой ловли. Но теперь — само собой!
Я ему не поверил. Плевать Иваноффу, что станет с рыбой. После отснятых кадров она для него отработанный материал.
— Давайте камеру. Только близко к акуле не подходите, может так хвостом зацепить, что мало не покажется.
Словно в подтверждение моих слов акула дёрнулась, ударила хвостом по краю скалистого обрыва, и в нашу сторону полетели каменные осколки.
— Ух, силища! — восхитился Иванофф. — Жаль, что сейчас нет рыбы крупнее. Говорят, в мезозое были экземпляры раз в десять больше этого!
— Почему нет? — пожал я плечами. — Китовая акула достигает двадцати метров.
— Она планктонофаг, а не хищник… — вздохнул он. — Как её на удочку поймаешь…
— Разве программа чудо-уды не позволяет преобразовывать наживку в подобие планктона?
Иванофф выпучил глаза и недоумённо посмотрел на меня.
— Действительно… — протянул он. — Можно попробовать! Спасибо за совет.
— А потом, в океане встречаются хищники покрупнее белой акулы, — продолжил я. — Кашалот, например.
— Да, но кашалот — не рыба! — возразил Иванофф, осёкся и посмотрел на меня странным взглядом.
Я прикусил язык. И кто меня за него дёргал? Воистину, язык мой — враг мой. Какие-то триста лет назад, когда ещё не было современной классификации видов, китов, касаток, дельфинов считали рыбами. Я до сих пор придерживался этого мнения и не видел особой необходимости его менять — любая классификация условна. Условность деления обитателей океана на рыб и животных я и имел в виду, а получилось — намекал на возможность поимки кита…
— Так снимать вас на камеру или нет?! — раздражённо поинтересовался я, в большей степени злясь на самого себя.
— Обязательно! Всенепременно!
Минут пятнадцать я снимал на камеру Иваноффа с трофеем, а затем, не доверяя обещанию, проследил, как он отпускает акулу.
— А вы не рыбачите? — поинтересовался он, стравливая леску.
— Нет.
— Напрасно. Весьма увлекательное занятие! Когда-то я тоже был равнодушен к рыбалке, пока друг не взял меня с собой.
Я содрогнулся. Сейчас пойдут рыбацкие байки… И я оказался прав.
— Выехали мы под вечер перед выходными после работы, — начал он, — и по дороге невзначай сбили воробья. Друг остановил машину, бросил тушку в багажник — мол, на костре зажарим, будет наживка для сома, — и мы поехали дальше. Когда добрались до небольшой речки, шириной от силы метров сорок, уже смеркалось. Пока ставили палатку, окончательно стемнело. Разожгли костёр, приготовили шашлык, приняли раза три по сто граммов… Начались разговоры о рыбалке и вспомнили о воробье. Запекли его на углях и пошли на берег забрасывать донку. Темень — хоть глаза выколи! Но друг — рыбак бывалый, с первого раза далеко забросил наживку, натянул леску, повесил колокольчик, и мы вернулись в палатку. Спать. А среди ночи колокольчик как зазвонит! Вскакиваем и в одних трусах несёмся на берег. Я подсвечиваю фонариком, а он пытается вытащить донку. Тянет, а сам матерится, что крупный сом попался, сопротивляется, гад! В реке шумно всплеснуло, и тянуть стало легче. «Тащи ты, — говорит он, передаёт мне леску, — а я с подсаком в реку полезу!» Я тащу и чувствую — громадный сомяра попался! Друг залез в реку по пояс, подсак перед собой выставил, фонариком подсвечивает… И вдруг бросает подсак, фонарик, выбегает из реки и улепётывает в ночь. А я продолжаю тащить и вижу, наконец, как к берегу подплывает внушительных размеров псина, а из пасти у неё торчит натянутая леска. Тогда я тоже всё бросаю и бегу прочь во весь опор. Оказывается, друг в темноте по пьяни перебросил печёного воробья на противоположный берег, а бродячая собака его сожрала… Каково, а?!
