— Давай раскопаем, — сказал Бобровский.
— У тебя крыша едет, сука, — ответил Телегин. — Ещё раз туда сунешься, я тебя застрелю.
— Это женщина. Там краешек халата.
— Застрелю как взбесившегося пса, — сказал Витя без злобы.
К утру Бобровский совсем выдохся. Он не заметил, как взошло солнце. Фонари в парке погасли. По дорожке прошла старушка с карликовым пуделем на поводке. Она глядела на происходящее за кладбищенским забором, открыв рот. Бобровский тяжело дышал. Воздуха не хватало. Перед глазами вспыхивали маленькие молнии. Руки и одежда перепачкались землёй. Лицо, наверно, тоже. Но могилу он зарыл. И поставил на холмик чашку. «Вот и всё, моя милая, — подумал Бобровский, — я всё сделал. А что дальше?»
Он поплёлся к забору, перелез его с четвёртой попытки и забрался в салон «девятки». Бензина осталось мало. Можно было вернуться в город. Или поехать в другую сторону. Потом бросить машину, когда бензин закончится, и идти пешком. Просто идти, идти, идти. Бобровский подумал о Тобольске, городе, в котором он родился. Там его никто не ждал. Там ничего не было. Только могилы родственников на кладбище. Не густо, совсем не густо.
Бобровский посмотрел на себя в зеркальце. Он был похож на шахтёра, отпахавшего смену в забое. Надо бы помыться. Когда он последний раз мылся? А ел? Курил? На крышу что-то шлёпнулось. Потом на капот спрыгнула ворона и медленно прошлась по надписи «хуй». Когда он ехал на этом драндулете по городу, ему без конца сигналили, то ли приветственно, то ли возмущённо. Стоя у светофора, Бобровский заметил, что водитель соседней машины снимает его на камеру смартфона. На кладбище он возвращался в потёмках. Машин на улице было мало. У выезда из города Бобровский проехал мимо поста ГИБДД. Настя лежала на заднем сиденье. Тормозить его почему-то не стали.
Ворона взмахнула крыльями и перелетела на забор. Немного посидела, снова расправила крылья и исчезла среди ветвей. Бобровский сдал назад, кое-как развернулся, смял кусты и по грунтовой дорожке выехал к шоссе. Голова кружилась от недосыпа, от усталости и от всего, что с ним происходило. Выруливая на главную дорогу, Бобровский чуть не угодил под самосвал. Тот проскочил на расстоянии вытянутой руки, вопя клаксоном. «Наверно, назвал меня мудаком и пидорасом», — подумал Бобровский.
Он проехал через мост и остановился на обочине. Вылез из салона. На берёзе висел поблекший пластиковый венок. Бобровский подошёл ближе. На коре кто-то тщательно вырезал ножом «За что?». Надпись была старая, едва видимая. Бобровский спустился к реке. Берег был пологий, течение воды медленное. И сама река неширокая. Он попытался вспомнить название. Что-то короткое. Настя любила воду. Всё время летом ездила купаться. Не сюда. Куда-то на озеро. И тогда, в Таиланде, не вылезала из моря.
