Утешало лишь то, что Цеб был душевнобольным, а значит записи его допросов скроют от Олимпии до смерти фигуранта плюс еще сто лет. По закону, всё произошедшее могут видеть лишь начальники следователя, то есть, в его случае, министр юстиции, президент и наследник; и допущенные им помощники. Потом еще увидят судья и пара-тройка экспертов. Президент давал расширенные полномочия, значит и на нем есть тень, пусть крутится. А раз дело о больном, значит будет закрытый режим. Накажут, конечно, за такие методы, но хотя бы не попадет в общий доступ. Страшно подумать, что было бы с женой Ная, узнай она обо всём.
Он прекрасно понял, что имел в виду сержант, когда сказал: "Двойной обман", – и почему он так себя вел. И как Цеб считал шансы тоже было ясно как дважды два. Следователь заранее знал что расскажет психопат о той смертельной игре. Но не в этом было дело.
На третий день Уоннел привел в порядок свою душу. Он не хотел отдавать завершение дела помощникам, поэтому собрал их вопросы и безо всякого интереса пошел на допрос. Постепенно чувство омерзения покинуло Уоннела, и в нем снова проснулся настоящий исследователь, уровня лучших психологов Олимпии.
Но всё главное было исследовано в первые дни. Дальше пошли уточнения и несколько простых опытов, не давших чего-то принципиально нового. Я выбрал несколько интересных моментов, и коротко предлагаю их вашему вниманию.
…
Первым делом они обсудили игру Ная и шансы Цеба попасть в него.
– Сержант прекрасный игрок, – сказал Цеб, – но он, конечно, не обманул меня. Он своим поведением всего лишь заставил меня разбить шансы. Но сделал это мастерски.
– И как же разбились ваши шансы, объясните.
– Вместо одного из двух он сделал один из трех. Он, как только вошел, сразу показал себя суровым и жестким солдатом. Потом разыграл эту сцену с вашими коллегами. Скажите, они были с ним в сговоре?
– Нет, – сказал Уоннел, – я бы знал.
– Но неважно, – продолжал Цеб. – Их реакция легко просчитывалась. В общем, сержант показал себя человеком, презирающим опасность и готовым на всё. И всё время показывал внутреннюю ярость по отношению ко мне, будто лишь чувство долга не дает ему убить меня. Любой на моем месте поверил бы.
– А вы поверили?
– У меня нет понятия веры. Есть вероятность. И она была велика.
– И к каким выводам вы пришли? – спросил Уоннел, заранее зная ответ.
– Когда он объяснял правила, он делал акцент на то, что мне главное угадать куда он отклонится. Он даже прямо произнес: "Шансы – один к одному".
