Коноплёв вынул пистолет. Надо бить наверняка. Значит, надо подпустить поближе. Первый немец был уже шагах в тридцати, второй значительно дальше. Выстрелить в первого — значит предупредить второго, а попасть во второго сразу — трудно. До него ещё далеко.
Коноплёв старался не выдать себя ни малейшим движением. Теперь он следил только за вторым немцем. «Первый кончен, — подумал он, — о нём нечего беспокоиться». Но в этот момент первый уже вылез из-под крыла ИЛа и постучал деревянной рукояткой своего «вальтера» о кабину.
— Сдавайсь? — крикнул он вопросительно. Второй немец был шагах в тридцати.
Дело верное. Коноплёв вскочил на ноги и застрелил первого в упор, второго — в двадцати пяти шагах. Оба выстрела прозвучали чуть ли не одновременно. Коноплёв соскочил на землю и упал. Оказывается — был ранен в ногу… Раньше он почему-то не чувствовал боли. Нервы были напряжены, все чувства заняты другим… Упал он рядом с немцем, лежавшим под крылом самолёта, и сразу заметил, что фашист жив и тянется рукой к «вальтеру», валявшемуся рядом. Коноплев опередил немца. Выстрелил ему в голову… Тяжело хромая, подошёл он ко второму немцу. Тот был убит наповал.
Оставалось починить маслопровод. Дело оказалось пустяковым. Заняло оно несколько минут. Труднее было после починки дойти, доползти до «Хеншеля» и, собрав соломы и хвороста, поджечь его. Нога начала ныть. Возвращался Коноплёв к своему ИЛу, уже совсем выбиваясь из сил. Но как только сел в кабину, дал газ, развернул машину на взлёт и взлетел — странное дело — нога опять перестала болеть.
Прилетел он на аэродром через час после того, как приземлилась группа, с которой он действовал. Все были удивлены его трофеями: два «вальтера» и документы немецких лётчиков.
Сбить в одном бою один, два вражеских, самолёта, ну, три, разбомбить вражеский аэродром — всё понятно. Но захватить лётчику личное оружие у врага… Этого ещё не случалось…
После перевязки Коноплёв написал письмо жене. И опять приписал: «Оба Ильюши здоровы!».
Каждый из нас когда-нибудь придёт к родному дому. И каждый, вступив на порог своего дома, пусть вспомнит о танкисте Фокине.
Тихий, обшитый тёсом, дом с резными ставнями на окнах. Два куста черёмухи, огород за низким плетеным забором…
Здесь родился, здесь жил и рос танкист Павел Фокин.
Дом стоит в нескольких километрах от нашего переднего края, но остались ли там жена, мать, — Фокин не знал.
Деревня П. с осени прошлого года была занята немцами. Долгое время Фокин воевал на другом участке фронта. Потом танковая бригада, в которой служил Фокин, перешла сюда. До родной деревни, до родного дома оставалось несколько километров. Но десятки препятствий поставила война на этом коротком расстоянии. Не пройдёшь, не проедешь эти несколько километров.
