И в конечном итоге результаты всегда подтверждали правоту Рыжего Лиса: рано или поздно (как правило, поздно, более того, обычно в предпоследний момент), но находилось все. Возможно, и вправду со дна преисподней. Чтобы затем, уже в сборочном цеху — кровь из носа, но мы могли добиться необходимых результатов.
Что да, то да, он походил на капитана, который приведет в гавань свое судно, даже если оно получило пробоину, попало в страшный шторм, команда взбунтовалась и в машинном отделении начался пожар…
Мы привыкли видеть его всегда одинаковым. Веселым и спокойным, малоразговорчивым человеком. Будто когда его создавали, забыли снабдить нервами и эмоциями. Возможно, тайна хорошего состояния и прочной позиции именно в том, что такой человек не должен принимать что-то близко к сердцу? И может быть, на том фронте, которым он командует, иным путем ничего и не добьешься?
Его ржаво-седые волосы были когда-то огненно-рыжими, отсюда и его прозвище: Рыжий Лис (разумеется, только за глаза). Впрочем, возможно, оно прилипло к нему еще и потому, что он был отличным тактиком и хитрым комбинатором? Не знаю. Старые истории и старые дела, которые известны все меньшему и меньшему числу людей, кроются за этим. Наш бывший бригадир, Янош Канижаи, знал его, однако никогда не говорил о нем. Мне от других уже стало известно, что Канижаи и Ишпански были когда-то весьма добрыми друзьями. Потом, когда Ишпански стал большим начальником, эта дружба постепенно угасла и сошла на нет. Однако память о ней сохранилась и проявлялась хотя бы в том, что Канижаи всегда по первому слову брался за самые трудные, казавшиеся невыполнимыми задания, — о какой бы работе ни шла речь, — если об этом просил Ишпански. И выполнял. Точнее говоря, мы выполняли. Мы, всемером — тогда еще знаменитая бригада нашего бати, мастера Канижаи, бригада «Аврора». Да, но это уже в прошлом…
На заводе говорили также, что у Рыжего Лиса имеются далеко ведущие прочные связи и что он, по существу, может претворять в жизнь все, что по какой-либо причине посчитает нужным. Поэтому очень многие подобострастны с ним, ищут его расположения. Кто из-за одного, кто из-за другого…
Я, правда, почему-то не пылал к нему особой симпатией и скорее старался избегать встреч с ним, чем изображать перед ним этакого готового к услугам рубаху-парня. Я никогда не любил пожимать руки вышестоящим. Бог знает, почему, но мне претило это, так же, как, скажем, любовь между однополыми существами. Думается, подобные свойства характера заложены в человека с детства; то же — и во мне: издавна, наряду со всем прочим, во мне жило какое-то опасение по отношению к белоручкам.
