Для меня, наверное, это было еще более унизительно. И даже не потому, что всю эту историю, пусть даже с плохим концом, они затеяли из-за нас. А потому, что у меня, если даже и была двадцатка, она осталась в кармане пижамы, болтающейся сейчас на плечах папаши Таймела, вышагивающего до сих пор по дорожкам больничного парка. Я ужасно скверно себя чувствовал — пожалуй, хуже, чем Фако с Рагашичем.
Мы оба с Мишей уставились на Орши, словно ожидая, что она совершит чудо, окажется легкомысленной, или великодушной, или сам не знаю какой… Глупое положение: ведь я точно знал, что и дома едва ли найдется сейчас пара форинтов. А если?.. Если Орши вдруг мило улыбнется и начнет колдовать, после чего с неба свалится или вырастет из-под земли целый букет красных банкнот… Но ничего такого, разумеется, не произошло.
Никто из нас не пошевелился, мы стояли и смотрели себе под ноги.
— Тетушке Бачко привезли уголь, — произнесла наконец Орши. Я думаю, она просто хотела нарушить молчание.
— Провались эта тетушка Бачко!
— У нее нет денег, чтобы заплатить.
— Не очень-то верь этому! Она — страшная выжига. У нее и под кожей, наверное, банкноты.
— И все же она просила у меня.
— У тебя?
— Да, чтобы я заплатила ей вперед за квартиру.
— Не вздумай этого делать!
— Если бы даже хотела, не смогла бы. Где мне взять сейчас семьсот форинтов?
— Вот видишь!
— Чего вижу-то? Она пыталась уговорить меня одолжить у кого-нибудь.
— Но ты сказала ей?
— Что?
— Чтобы она катилась подальше!
— Она начала мне объяснять, что по соседству живет киномеханик, некто Мишкольци. Сама Бачко с ним не разговаривает. Так, мол, пусть я схожу и попрошу у него.
— С чего бы это?
— Потому что мне он, дескать, обязательно даст взаймы. Стоит только подмигнуть ему. Мол, он всегда пялит на меня глаза.
— Это сказала старуха Бачко?
— Ну да! Кто же еще?
— Я придушу эту старую перечницу!
Рагашич в такт моим словам все время кивал головой, словно желая сказать, что он с радостью поможет мне. Орши же поняла, что я задыхаюсь от злобы, и подхватила меня под руку.
— Чепуха! — сказала она. — Нечего это принимать всерьез.
У Орши дома есть жестяная коробочка. Пять лет тому назад я взял ее на завод, припаял намертво крышку, а посередине проделал тонкое отверстие. С тех пор Орши копит деньги, бросая туда когда что останется — когда двадцатку, когда сотню, а когда и не бросит ничего. Сколько, интересно, могло уже там накопиться? Тысяч пять? Вряд ли больше. За пять лет пять тысяч. Но это — тайна, табу! Считается, что никакой коробки нет, а значит, и денег нет. Даже упоминать о них нельзя. Это был фундамент, на котором воздвигали мы свои радужные мечтания: когда, наконец, государство вручит мне ключ от квартиры, у нас будет с чем вступить в рай.
