[19].
Пато бросил сумку с инструментом на землю, раздался лязг. Но Кадиш ничего не сказал, опустился на колени, достал зубило с зазубренным концом, потом поменял на другое.
– Для беззубого – беззубое зубило, – сказал он. Как шойхет[20], ногтем большого пальца провел по кромке, проверяя зазубрины. – Надпись, Пато, вполовину моложе тебя. Недолго продержалась.
Когда остался лишь один завершающий удар, Кадиш повернулся к сыну, протянул инструмент ему.
– Не буду, – сказал Пато.
– Будешь как миленький. С тобой всегда так. Сначала говоришь «нет», потом делаешь.
– Да пошел ты!
– И так ты всегда говоришь. Я, твой отец, на это вообще давно не реагирую. Давай, нам прилично заплатят. Уберем это имя, и я отстегну тебе приличный куш. – Кадиш протянул сыну молоток. – Судя по твоему виду, тебе это – раз плюнуть. Ты ж накурился до беспамятства.
Но Пато не шелохнулся, и Кадиш положил инструмент к ногам сына.
– Ты будто не слышишь меня, – сказал Пато. – Жить, как ты, я не буду. И не возьму в толк, зачем ты пытаешься жить их жизнью.
– Чьей жизнью? – спросил Кадиш. Он не понял, что имеет в виду сын.
– Евреев, – пояснил Пато. – Они сделали тебя изгоем с рождения, а ты все пытаешься под них подстроиться. Сын шлюхи – оно тебе надо? А не послать ли их подальше? Завязать с этими делишками, уехать из этого квартала к чертям собачьим и начать новую жизнь?
– Со временем сам все поймешь. От себя не убежишь, – сказал Кадиш. – А убежишь, под старость будет только хуже. Можно отказаться от своего имени. От собственных слов, едва успел их произнести. Но тогда у тебя ничего не останется. Тут и вспомнишь, кто ты такой, да поздно будет – останешься один среди чужаков. Лучше биться с жизнью среди своих.
Через забор Пато указал туда, откуда должно подняться солнце. Дело шло к рассвету.
– Давай заканчивать, пока нас не арестовали, – предложил он.
Кадиш выключил фонарь, бросил его в сумку.
– Последний удар за тобой – или мы остаемся. А в тюрягу можно и вместе, я не возражаю. – Он посмотрел сыну в глаза. – Последний удар – и рулим домой, а завтра будет тебе денежка.
– Тебе меня не заставить, – отрезал Пато.
Но у Кадиша было другое мнение.
Он схватил сына за руки, на редкость легко развернул и повалил. Пато даже не успел оказать сопротивление.
Кадиш ногами зажал узкую грудь Пато, налег на него всем весом. Потом, ухватив сына под локти, вынудил взять в одну руку молоток, в другую – зубило. И – что было сил – потащил руки Пато к надписи. Пато же – что было сил— отбивался.
