. Однако с либеральной критикой в адрес “тоталитарного” советского общества соседствует у Рыклина (и отчасти у Подороги) убежденность в его незыблемости и возведение нынешних проблем России к уникальному тоталитарному прошлому. Впрочем, в более недавних текстах Рыклин переходит на более классические либеральные позиции, усматривая в “тоталитарных” тенденциях всеобщий, а не только российский феномен
[20].
Вообще негативизм российской интеллигенции по отношению к российской действительности — оправданный, конечно, во многом — зашкаливая, возвращает авторов на консервативную орбиту. Филиппики Льва Гудкова и Бориса Дубина против отсталой России начинают уже напоминать все те же прочитанные когда-то книги о “Восстании масс” Ортеги-и-Гассета[21]. Ярким примером здесь является недавняя работа петербургской исследовательницы Дины Хапаевой[22], которая полемически обличает уже не только российское “готическое общество”, но большую часть всемирной модернистской культуры, утверждая, что она вводит людей в состояние кошмара. Тезис сильный и частично убедительный, но перекликается он с неожиданными для либерального автора персонажами — например с марксистом-ортодоксом Дьёрдем Лукачем и особенно с его учеником Михаилом Лифшицем, консервативным интерпретатором марксизма и борцом с эстетикой “безобразия”, каковым был, по его мнению, модернизм. И это не просто совпадение мыслей, а след общественной идеологической эволюции. В случае перечисленных позднесоветских и российских либералов имел место диалектический переход — либерализм, бичующий советский консервативный режим, после революции, этот режим поменявшей и приобщившей страну к мировому буржуазно-либеральному устройству, стал держаться за свою критику и за неизменность ее отвратительного объекта с упорством, которому позавидовали бы советские “консерваторы”.
Я отнюдь не претендую здесь на полноту описания интеллектуальной ситуации в советском и постсоветском обществе ни в ее вершинных достижениях, ни в массовых настроениях. Однако упоминания нескольких знаковых фигур и текстов, думаю, достаточно, чтобы обратить внимание на очевидную консервативную тенденцию позднесоветского и постсоветского общества, проявляющуюся там, где мы вроде бы и не ожидаем ее увидеть, — в среде “либеральной” интеллигенции, которая рукоплескала падению авторитарного советского режима, голосовала за Ельцина и за “Демократический выбор России”.
Mutatis mutandis
