…Вскоре в отдалении показываются первые нарядные домики села Адзюжба. Как и восемьдесят лет тому назад, стоят исполинские, могучие деревья. Под каким же из них останавливался на привал Горький? Как и восемьдесят лет назад, буйствует густой кустарник. Куда же заползла тогда измученная женщина?
Мы выходим из машины, встречающие представители колхоза проводят нас к памятнику. Окруженная зеленью, передо мной возвышается трогающая своей простотой скульптура молодой матери с ребенком на руках. Неужели это единственный след, оставленный здесь писателем? — думаю я с испугом.
Мужчины Адзюжбы отвечают на мой вопросительный взгляд довольной улыбкой, как будто каменное изваяние — это идеальный объект для репортажа с иллюстрациями. Но я все же замечаю лукавинку в их глазах и смотрю по сторонам.
В некотором отдалении сквозь кустарники проглядывает белое здание, я иду по направлению к нему. Перед входом, на ступеньках, меня ожидает группа женщин и девушек, одетых в белое. Что это — больница? Константин подходит к этой белой "клумбе" и представляет мне одну из молодых женщин: доктор Цицино Барганджия.
— Рада приветствовать вас в нашей женской клинике, — говорит симпатичная черноволосая главный врач.
— Так, значит, женская клиника. Здесь, на этом месте!
С гордостью главный врач показывает мне свою нарядную, современную клинику. Я нахожусь сейчас в одной из 500 клиник, которыми в настоящее время располагает Грузия. В 1913 году их было 41.
— Когда молодой Горький, идя по горной тропе, вынужден был взять на себя обязанности акушерки, — поясняет мне главный врач, — во всей Грузии для рожениц не было и сорока мест. Сегодня у нас 4300 мест, причем не только в роддомах, но и в специальных пансионатах для беременных женщин. В этих пансионатах в период пребывания там матерей содержатся их старшие дети, чтобы женщины не волновались перед родами. После революции в несколько раз возросло и число врачей. Если раньше на тысячу человек не приходилось и двух врачей, то сегодня их приходится сорок три. Из них, между прочим, — подчеркивает с достоинством Цицино, — почти 70 процентов — женщины.
Когда я, попрощавшись, иду на улицу, мне вдруг вдогонку раздается резкое "стойте!".
— Я хочу вам что-то еще сказать.
— Что же? — спрашиваю я, поворачиваясь. Почему так резко? Или это мне кажется?
— Прошу вас и сопровождающих вас друзей быть сегодня вечером моими гостями, — говорит она уже спокойно.
Поскольку я отвечаю не сразу, она грозно поднимает тонко очерченные брови.
