Профессор Аркадий Грицгендлер сидел за огромным черным роялем. В комнате раздавались тихие, печальные звуки шопеновского ноктюрна. Профессор репетировал в последний раз.
На узкой кровати, вплотную придвинутой к роялю, примостился Бер Бройн, молодой человек с острой, как у Христа, бородкой и нежной, невинной шеей, словно уготованной для жертвенного ножа. Он раскладывал на столике зеленые и красные билетики и считал, черкая карандашом на клочке бумаги. Бер Бройн то и дело морщил лоб и качал головой — верный признак, что он расстроен.
А расстроиться было отчего. Сосед, профессор Грицгендлер, дал ему тридцать билетов на свой концерт, чтобы Бер их распродал. Два билета Бер подарил знакомым девушкам и не продал ни одного. Концерт должен состояться сегодня вечером, на всех стенах расклеены афиши — зеленые афиши с огромными черными буквами. И сегодня же вечером Бер должен внести недельную плату, а для этого надо продать двадцать восемь мятых, засаленных бумажек. Он считал и считал, хотя все и так было ясно, и Бер морщил лоб и качал головой — верный признак, что он огорчен.
Даже вдвойне огорчен.
Во-первых, он рассчитывал, что на деньги, вырученные от продажи мятых бумажек, он сможет купить себе «Жизнь животных» и еще справочник растений в придачу. Почти каждый день, когда он идет на работу, уличный книготорговец останавливает его, показывает на несколько томов Брема в тисненных золотом переплетах, будто даже не сомневается, что именно он, Бер Бройн, должен их купить, и подмигивает:
— Недорого, молодой человек…
Во-вторых, он зол на себя за свою слабохарактерность. Понятно, что согласно любым моральным принципам надо бы собрать эти бумажки в горсть и швырнуть профессору прямо в самодовольную физиономию:
