Восстание теней [Восхождение тени] | страница 32



— Скарн! — позвал Баррик неожиданно слабым голосом, затрепетавшим, как стрела, спущенная с порвавшейся тетивы, и растворившимся в бесконечном туманном вечере. — Проклятье, дурная птица, где тебя носит? — он услышал сквозившую в своём голосе злость и постарался совладать с эмоциями. — Вернись, Скарн, пожалуйста! Я… я позволю тебе спать у меня под рубашкой.

Ворон пытался прятаться у него за пазухой и раньше — с тех пор, как похолодало, но Баррик всегда это запрещал: от одной мысли о том, что этот старый вонючий падальщик с боги знают какими паразитами в перьях будет прижиматься к его груди, у него по коже начинали бегать мурашки — так он ворону и сказал, причём очень грубо. Сейчас, однако, принц начинал сожалеть о вспыльчивости своей натуры.

Один. Он старался не останавливаться на этой мысли, опасаясь, что она сведёт его с ума. Всё детство он был частью “близнецов”, неким существом, о котором отец, старший брат и слуги говорили не как о двух детях, но как об одном ужасающе несносном двухголовом ребёнке. К тому же близнецы почти постоянно были окружены придворными и слугами — настолько часто, что они отчаянно искали случая побыть одним; почти всё детство Баррика Эддона прошло в попытках отыскать потайные места, где он и Бриони могли бы скрыться ото всех и остаться наедине с собой. Однако сейчас переполненный людьми замок казался принцу прекрасной мечтой.

— Скарн? — внезапно юноше пришло в голову, что выдавать своё одиночество криками — не лучшая идея. В последние дни пути они не встретили почти никаких других существ, но большей частью лишь потому, что Джикуйин и голодная армия его слуг опустошили местность, не оставив на мили вокруг никого крупнее полевой мыши. Но теперь он был далеко от копей полубога…

Баррик снова поёжился. Он знал, что ему следует оставаться на месте, но туман продолжал подниматься и принцу всё казалось, что он замечает какое-то движение далеко в колышущемся мареве — словно некоторые из жемчужно-белых прядей двигались не влекомые ветром, а будто сами по себе.

Ветер, между тем, усилился и стал холоднее. По листьям над головой принца словно пробежал печальный шёпот. Баррик покрепче сжал сломанную рукоять своего копья и пошёл вперёд. Молочное марево мешало видеть, но он смог идти почти не спотыкаясь, хотя время от времени ему всё же приходилось пробовать концом копья пятна теней под ногами, чтобы убедиться, что он не наступит в какую-нибудь нору и не повредит лодыжку. Но тропа перед ним оставалась на удивление ровной, и идти по ней было намного легче, чем по задушенной разросшимися как попало кустами местности, по которой они тащились последние несколько часов.