Афродити не составляло труда отмалчиваться, когда муж высказывал свою точку зрения. Все вокруг только этим и занимались. Что должно произойти? Что должно было произойти? Что нужно делать? Никто не знал ответов ни на один из этих вопросов, но все бесконечно их обсуждали. Беженцы были не способны управлять ни своей жизнью, ни тем более тем, что происходило за пределами лагеря. Все, что они могли, — это либо стоять в очереди за пайками, либо толпиться вокруг радиоприемника в надежде услышать что-нибудь о родных, с которыми были разлучены.
Что же до Афродити, то даже теперь ее занимала одна-единственная мысль. Она не ломала голову над вопросом: прибудут ли греческие, американские или английские солдаты им на помощь, и если прибудут, то когда? Ее волновало лишь, суждено ли ей снова увидеть любимого человека. И если суждено, то когда? Остальное потеряло для нее значение.
В то время как лагерь полнился слухами, на улицах Фамагусты стояла тишина, и ни Георгиу, ни Ёзканы не знали, что происходит.
Через несколько дней отключили электричество, поэтому радио они слушать не могли. Внимание всего мира было приковано к их городу, но обе семьи об этом не ведали.
Их дома были на расстоянии не более пятидесяти ярдов, но семьи даже не подозревали о присутствии друг друга.
После оккупации города Ёзканы ни разу не отважились выйти из дому. Жизнь в блокаде в деревне-анклаве десять лет назад кое-чему научила Эмин: ее кладовки постоянно должны быть забиты до отказа. Чечевица, фасоль, рис и сухари всегда имелись в запасе.
— Всегда надо держать запас продуктов, просто на всякий случай, — говорила она.
— На случай чего? — подтрунивал над ней муж.
Теперь было не до шуток. Халит радовался тому, что у жены сохранились блокадные привычки.
Когда несколько дней назад они услышали топот на улице, то послали на крышу их двухэтажного дома Хусейна, чтобы тот узнал, где солдаты.
Сын опрометью спустился вниз — он все делал быстро.
— Они в конце улицы! — Хусейн едва переводил дух. — Человек шесть. И дым кругом!
Вскоре все звуки стихли, слышны были только цикады.
Хусейн снова бросился на крышу.
— Дым не рассеялся? — спросил отец, когда он вернулся.
— Не-а, насколько можно видеть.
— Что-то слышно?
— Ничего.
Артиллерийская канонада стихла, пушки больше не стреляли.
В доме Георгиу Мария, Паникос и их двое маленьких детей теперь расположились на первом этаже в квартире Ирини и Василиса. Вместе они чувствовали себя в большей безопасности. Маркос продолжал ночевать у себя наверху. Обычно он выходил из дому по вечерам и возвращался уже в темноте. Иногда пропадал до утра.
