Дети Ночи | страница 29

А потом госпожа что-то шепнула невысокому ничем не приметному человеку в зеленом плаще. Тот кивнул и встал, и только тогда Старший увидел, что половина его лица изуродована страшным ожогом. Он пытался прикрыть его длинными не слишком густыми волосами, но все же скрыть этого было невозможно. Он вышел куда-то во внутренние покои, а когда вернулся, в руках его был кожаный футляр. И из него он достал маленькую арфу, уселся на услужливо поставленный для него резной стул между очагом и креслами хозяйки и деда, и задумчиво стал перебирать струны, готовясь запеть.

Надо сказать, что разговоры притихли, люди поглядывали на певца уважительно, даже с некоторым благоговением. Хозяйка что-то шепнула своему домоправителю, как успел узнать Старший, и через некоторое время слуга принес большой кубок с каким-то горячим питьем и поставил на пол рядом с креслом певца. А тот сидел, закрыв глаза и прислушиваясь к чему-то недоступному для остальных, чуть кивая и сдвинув брови. А когда он открыл глаза, Старший вздрогнул — они еле заметно светились. А певец оставил арфу, отстегнул застежку у плаща, сбросил его на пол, радостно улыбнулся, от чего его обожженная половина его лица жутковато исказилась.

Старший невольно поднес руку к лицу, чтобы стереть холодные соленые брызги. Он никогда не испытывал такого ощущения, слушая песни Холмов, какими бы прекрасными они ни были, как бы ни было отточено мастерство исполнителя, как бы ни брали они за душу. Никогда не было такого, чтобы он чувствовал ветер в волосах, прикосновения падающих яблоневых лепестков и брызги морской волны на щеке, и даже после того, как отзвенели струны, он некоторое время еще слышал шум волн.

— Будь благословен Нельрун, — воскликнула госпожа Керинте. — Давно не слышали эти стены настоящей песни Радости!