Жанна ужасно обрадовалась подобному предложению, сообщив, что перемена мест — это как раз то, что ей сейчас нужно. Как выяснилось, какая-то ее заклятая подруга выбилась в люди, заняв то место под прожекторами подиума, на которое при жизни метила сама Жанна, и этот факт ее жутко печалит. Пугануть она подругу пуганула, изрядно пошалив у нее дома в ночной тиши, но грусть-тоска никуда не делась. А тут какое-никакое, но разнообразие.
Сейчас мертвая девушка сидела напротив меня, глазела в окно и трещала о том, как же все-таки красиво за городом и что зря она раньше этого не ценила. Еще одна странность — меня этот безостановочный поток сознания совершенно не раздражал, напротив, как-то даже развлекал. Чудно — с мертвыми мне становится общаться проще, чем с живыми.
А сколько вопросов на меня вывалила Жанна, когда мы шли через лес! Я даже удивился — росла-то она не в Москве, а в провинции, вроде как должна знать очевидные вещи. Но нет, все вокруг было для нее ново и свежо, она и деревья-то не все узнать могла. Разве что березки отличала безошибочно.
— Смотрю, ведьмак, ты свитой начал обзаводиться? — остановил меня знакомый голос. — Может, оно и верно. Только ты своей мертвячке скажи, чтобы она по моему лесу одна не шлындала. Я их племя не люблю, потому мигом ее какой-нибудь пень дубовый определю стеречь до той поры, пока тот не сгниет. А они по сто лет, бывает, простоять могут. Дуб — дерево крепкое, даже когда спиленное.
— Ой, дедушка, — всплеснула руками Жанна. — Какой забавный!
Ну не знаю. Я лично не рискну дядю Ермолая «забавным» назвать. Нет, внешне он такое впечатление, возможно, и производит. Совсем невысокий, кургузый, заросший бородой, в кепке и ватнике, лесной хозяин выглядит карикатурно, не без того. Но точно зная, на что он способен в пределах своей зоны влияния, я воздержусь от подобных комментариев. Причем, сдается мне, я видел только малую часть того, что он может сделать.
Дядя Ермолай сидел на пеньке, опустив на колени мозолистые короткопалые руки.
— Здрав будь, лесной хозяин, — поклонился я ему. — Не сомневайся, она от меня никуда. Вот, прими гостинец.
Я достал из рюкзака кругляш «Столичного», купленный накануне, и протянул лесовику.
— Спасибо, — поблагодарил меня тот, сразу же отломил горбушку и начал ее, сопя, жевать. — А ты как — надолго? Оно правильно, до июня рукой подать, стало быть, до Купалы всего-ничего осталось, а в ту ночь тебе раздолье будет.
— Ну, где июнь и где Купала? — отмахнулся я. — Это ж еще месяц с лишним.
