— Ну, друзья, мало вам веселья? — задорно спросил Виталик, налаживая магнитофон. — Все свое, видите, ношу при себе, как говорили в Древнем Риме.
— Не надо о Древнем Риме, — надула губы Ванда. — Я провалилась на экзаменах на исторический факультет.
— Петро, ты слышишь? — вздернул чубатой головой Виталик. — Она против расширения культурных связей с заграницей. — Он манипулировал возле своего магнитофона. — Погодите, девчата, скоро нас позовут выпрямлять Пизанскую башню, реставрировать Колизей, мостить заново площади Венеции. А там — найт клабс, машины с восьмицилиндровыми двигателями, кабальеро, пистольеро. — Он нажал на клавишу магнитофона, и ударила ритмичная музыка. Подхватив Ванду, Виталик принялся танцевать на маленьком бетонном пятачке. — В эпоху технического прогресса самое главное — жить просто и счастливо. Пить жизнь, как пьют терпкое грузинское вино.
Гремел магнитофон, сиял прожектор. Виталик и Ванда выделывали на узенькой бетонной площадке замысловатые па. Виталик был в ударе. Ванда взвизгивала от восторга. Это ли не жизнь? Не молодость?
Только Петр Невирко курил, стоя у окна, заглушая в себе досаду и недовольство. Снова вспомнился разговор с Анатолием Найдой. Мало у него было неприятностей, прибавилась еще новая — с этим фильмом. Эх, была бы здесь Майя. Взял бы ее за руку, повел бы по ночному городу или в парк на приднепровских кручах, туда, где с эстрады гремит музыка, а на тенистых скамейках сидят парочки.
Опять Майка не выходила из головы! Сладостно было вспоминать, как она смотрела на него через зал, призывно и жадно, будто обещала что-то или хотела напомнить об их любви. Подумал, что, вероятно, и этот фотоснимок в газете видела, знает о его делах, в душе, может, и сожалеет, что так все вышло. А может, оскорблена его заявлением перед кинокамерой? Ведь отца ее обидел, критиковал перед всем белым светом. Стоило ли это делать? Говорят, хоть и казенная душа, однако и себя не щадит, в труде двужильный, работает как вол: оперативки, заседания, выезды на объекты, инспектирование цехов. Иной раз явится прямо на строительную площадку, наденет каску — и давай шуровать! Однажды гайки всю ночь прикручивал на металлических пластинах, когда «горел» план. Всех конторских заставил включиться в работу. Нет конторских, сказал, нет бухгалтеров, секретарей, когда дело горит. Нужно, — значит, нужно. Вот такой он, этот Гурский! Правда, во время этой шумихи не замечал никого, не снисходил до отдельных «единиц», а когда оставался с кем-нибудь наедине, то был резок и нетерпелив. «Я за комбинат отвечаю, а вы за свою голову! — отчитывал одного молодого прораба. — Помните: нам доверено огромное дело. Никаких жалоб слышать не хочу. Хоть руками ставьте панели, а чтоб норма была!»
