В ресторане шум, гам, музыка, мелькание раскрасневшихся лиц, обнаженных плеч, рук.
Странные эти ресторанные завсегдатаи, они казались Петру пришельцами из другого мира, хотя он вроде бы видел их раньше, встречал в конторах, за прилавками, на улице, знал работящими, озабоченными, занятыми своим делом, и вот они — здесь, и исчезло для них все на свете, и хочется им только одного: веселья, веселья и веселья! Будто торопятся куда-то, спешат ухватить миг призрачного счастья.
«Я глупец, я болван, — с горечью думал Петр Невирко. — Мир надо воспринимать обыкновенным, мир — это мы все, с нашими слабостями и характерами, с нашей изменчивой натурой — ведь часто мы сами не знаем своих желаний, вечно чего-то ищем. Какое право имею я осуждать этих людей, их смех, их преувеличенную веселость? Разве я лучше их? Разве и мне не дано жить просто, как живется каждому из них?»
Обвел глазами зал и, себе на беду, снова увидел Игоря и Майку с компанией. Их столик был неподалеку, на нем — бутылка шампанского и пирожные. Было видно, что эти люди явились сюда не чревоугодничать, это сидение в ресторане было для них обычным эпизодом, легким развлечением.
Майка в упор смотрела на него. Была в своем любимом платье с длинными рукавами, прическа гладкая, волосы на затылке схвачены ленточкой, лицо спокойное, умиротворенное, слегка грустное.
Она смотрела на него, взгляды их встретились, и между ними начался немой, понятный лишь им одним диалог.
«Неужели ты поверила чьей-то лжи? — спросил он ее с горечью. — Неужели ты не знаешь, какой я на самом деле?»
«А ты — обрадовался, что я вышла за другого», — упрекали Майкины глаза.
«Ведь мы клялись, мы обещали друг друга любить вечно».
«Наши клятвы существовали только в том, нашем мире. Его разрушили, и все разлетелось».
«Но мы с тобой живы, и у нас есть разум».
«Есть судьба, которую не сломишь».
Неожиданно от столика, где сидела Майя, отделился Анатолий Найда, без приглашения подсел к Невирко.
— Анатолий Найда… — представился он друзьям Невирко. — С Петром мы старые знакомые. — При этом он дружески положил на его плечо свою широкую ладонь. — Я из кинохроники.
— С хроникой мы знакомы, — откликнулся Виталий, который был уже, как говорится, под градусом. — Снимали нас ваши… полпреды. Ничего ребята.
Невирко с симпатией разглядывал Анатолия. Незаносчивый, добрый, без тени зазнайства, хотя, кажется, из важных — пишет, снимает. Его отец не раз нахваливал сына, гордился им. И вот он сидит — полноватый, лобастый, с чисто найдинскими серо-голубыми глазами. Немного, видно, утомлен после рабочего дня. Усталость чувствуется даже в голосе, в замедленной тихой речи.
