Найда и Ингольф Готте обдумывали различные способы спасения.
— Скоро за мной придут, — глухо сказал Найда. — Ненавидит она меня или боится?
— Хочешь, я пойду вместо тебя? — подал голос Ингольф. — Возьму гранату. Отомщу ей за предательство. Вместо ее брата Конрада.
— Умереть за меня? Товарищ Готте, ты плохо знаешь советских людей.
— Все равно я без тебя отсюда не вырвусь, а здесь мне — каюк.
— А почему ты думаешь, что она хочет меня уничтожить?
— Я прочел по ее глазам.
— Не верю. Не может этого быть.
— Я пойду вместо тебя, — настаивал на своем Ингольф.
Но они не успели ни о чем договориться. За дверью послышались голоса, и в желтый сумрак барака шагнула сама Густа. Позади нее у порога остановились капо и конвоир. Густа была без пилотки, волосы волнами стекали на обтянутую мундиром спину. С нар напряженно и со страхом следили за ней десятки глаз. Она стояла в смрадном бараке, словно что-то решая, а рука со стеком равномерно и упрямо хлестала по глянцевому сапожку.
— Ты! — подняла наконец стек на Алексея Найду.
Он, криво усмехнувшись, почему-то пожал плечами, бросил прощальный взгляд на немецкого товарища, который оцепенело сидел рядом с ним, и слез на земляной пол. Кажется, Густа заметила его взгляд, брошенный на Ингольфа, хлестнула по сапожку и подняла стек на немца:
— Ингольф Готте?
— Да, фрау блокляйтерин.
— Это вы были в спортивном обществе «Свободная Тевтония»?
— Было такое дело, фрау блокляйтерин, — тихо ответил Ингольф Готте.
— Ну что ж, — после недолгого колебания жестко произнесла Густа, — собирайтесь и вы. С вещами!
Их вывели во двор под кисельно-бледный свет фонарей и погнали по асфальтовой дорожке. Стояла слякотная ночь, пронизанная слепящими лучами прожекторов на сторожевых вышках. Они шли в сторону главных ворот. Автоматчик грубо подталкивал Найду в спину дулом автомата, словно хотел выместить на нем свое раздражение из-за того, что ночью ему приходится заниматься таким канительным делом.
Сердце у Найды щемило, но парализующая волна безразличия уже затопила его душу. Он тогда поверил ей, поверил словам Звагина о немецком народе, надеялся на то, что ее брат спасет их… «Принесу одежду… Сегодня ночью…» Вот она, ее одежда с эсэсовскими черепами в петлицах и хлыстом в руке; того и гляди, огреет по загривку — чтобы не вспоминал о прошлом. За такие воспоминания полагается расплачиваться. За все в жизни нужно расплачиваться. Ох, боже ты мой, как мерзко, когда все летит к чертям, и никакого просвета, и некому довериться. Будь у него граната, та, что закопана под нарами, последняя их надежда на спасение, — кончил бы все разом, тут же, на месте. Один взмах — и небытие, мрак вечного сна.
