Рыцарь духа, или Парадокс эпигона | страница 40



15. обр. 19[116]

В лаборатории[117]

Синяя звезда, горящая в эфире,
Мне вонзает в сердце белосиний луч.
Вижу: за стеклом чуть тлеет блеск сокрытый.
Мутно-синий яд за гранью хрусталя.
Ближе губы, ближе к сткляночке открытой:
Синий блеск крылом расправленным качнёт…
И к звезде родной, синеющей в зените,
Бросив труп земли, взлетит и унесёт.
14 г. обр. III/18 г.[118]

Скрипач

Пальцы приникли к тонкой струне.
Скрипка всё бредит, всё стонет во сне.
Сумерки нежно целуют зрачок.
«Боже, как больно», – шепчет смычок.
Струны мертвы. Я четыре луча[119]
Вырвал у солнца: их дрожь горяча![120]
Вот я – касаюсь чуда смычком…[121]
Это стихи о душевнобольном.
29/III-1918 г.

За что?

Часики карманные, пятирублёвые,
Тоже вот мечтали быть часами башенными:
Там, над гулом города, выси бирюзовые:
Любо золотиться там стрелками украшенными.
Но тикают часики, часики обиженные,
В узеньком кармане серого жилета.
О, мои мечты, «под два поля» остриженные.
– Скучно быть не-Пушкиным – грустно не быть Гёте.
14 г./обр. III/18 г.

Экспромт

Женская нежность – клавиатура.
Ждущая «Лунных сонат».
Мы же умеем лишь «<нрзб>» хмуро —
Пальцем одним простучат(ь?).
31 марта 1918 г.

Открытое окно

Кто-то тренькал на гитаре
За моим окном.
Звуком тихо подавляли
Басом и альтом.
После: «ух, моя ж ты краля».
Смех, возня и визг.
Там кого-то обнимали,
Кто-то пьян был вдрызг.
«Хи… не балуй, дьявол Мишка,
Н-ну… чего пристал?!»
Я ж, глаза уткнувши в книжку,
Бешено читал.

В номерах

За стеной играли гаммы,
Изредка[122] фальшивя.
Но чуть слышно входим в храм мы,
Где вернётся «ты» в «я».
Гамму вздохов, смехов знойных[123],
Губ касаясь зыбко,
Страсть á lirvre ouvert[124], но стройно[125]
Нижет без ошибки.

Молитва

Бредёт молитва дорогами пыльными, —
Полем сожжённым, из сёл в города.
Глядь – долу[126] склонится слово умильное,
Там грусть цветёт (лепестки-то в слезах…)
И собирает и стон и веселие,
Отдайте[127] мирт ей, несите полынь.
Сложит их молча[128] там, в горной келий,
Одно шепнув лишь, как выдох: аминь[129].

Солдатская песня

«Соловей в саду – тёх-тёх-тёх».
Ветер песню на крики рвёт.
И осенняя грязь, обняв тысячу ног,
в созвучья несёт.
В мёртвом поле теперь и трава не растёт.
Лишь на наших могилах воскреснет Весна.
«Канареечка-пташечка жалобно поёт» —
Отчего? Оттого, что ей клетка тесна.
Хорошо б в грязь прилечь и тропинками сна
Среди звёзд отыскать чёрной смерти приют…
– Пусть о том, что земная их клетка тесна,
Там внизу люди глупую песню поют[130]

Философы[131]

Академия (IV в. до Р.Х.)