Две минуты уже прошли. Он делает последний вдох. Но глубоко вздохнуть не получилось. В маске дышать нечем. Нужно ждать. Ещё хотя бы одну минуту. На краю панорамы плавает цифра шесть и два. Чуть больше шести процентов кислорода. Три минуты прошло. Надо ещё подождать. Но не пришлось:
— Медика! — Звенит в наушниках голос прапорщика. — Медика сюда.
Голос его звонкий, почему-то высокий, и Акима от него, кажется, тошнит.
Голос летит издалека, и всё равно такой звонкий, как будто взводный орёт прямо над ухом. Мозг на голодном кислородном пайке не сразу включается. А только через пару секунд. Ах, да… Точно…
Медик — это он. Да, это его зовут. Саблин встаёт в своём окопе, с него сыпется, грунт, камни. Всего этого тут много, хоть по новой окоп копай. Он ищет на дне окопа дробовик, без оружия ни шагу. Температура шестьдесят градусов, но это уже допустимая температура, он открывает клапан, запускает вентиляцию, заливает себе в «кольчугу» сразу три кубика хладогена, пытается дышать, глубоко вздохнуть, это получается, но в маске всего десять процентов кислорода, это половина от необходимого. А ему нужно выбираться из окопа и идти, тратить кислород ещё и на работу мышц. Компрессор гудит, работает на полную мощность, прогоняя через камеру воздух, оставляя драгоценные молекулы кислорода в маске и выгоняя из неё углекислоту. Аким начинает вылезать из окопа, ведь медик это он.
— Есть медик, — говорит он, вставая во весь рост над окопом, — кому нужен медик?
— Саблин, сюда, — орёт ему обычно спокойный казак Петя Чагалысов, взводный снайпер, и машет ему рукой. — Быстрее, брат.
Аким спешит к нему, чуть не падая, его ещё пошатывает и тошнит, но кислорода уже двенадцать процентов, глубокие вздохи прочищают голову.
Он подбегает к снайперу, так ещё два казака сидят на корточках, а между ними на спине лежит ещё один. Вот ему-то он и нужен.
— Что с ним? — Кричит Саблин, ещё не подойдя и уже из кармана доставая диагноз-панель.
— Не знаю, Аким, — говорит Чагылысов, а сам едва не плачет, голос срывается, значит, речь идёт о его лучшем друге, о его втором номере, о Серёгине, — застонал он после взрыва. А потом не отвечал. Я зову, а он не отвечает.
Саблин удивился, у снайпера открыто забрало, так и есть, ветер перемешал воздух, на панораме кислорода двадцать процентов, Аким и сам открывает забрало. Садиться к раненому, у того тоже забрало уже открыто:
— Так что с ним? — Он открывает Серёгину глаз, светит туда фонарём из диагноз-панели. Белка в глазу нет, вкруг зрачка, сплошная краснота, кровь в глазу. Зрачок на свет не реагирует.
