В комнате стало совсем темно, наверное, уже вечер, значит, они пробыли здесь уже много часов. Эдриен спал, сжавшись на коленях у Фелисити. Она сняла кофточку и укутала его.
Дальнейшее она видела смутно, как во сне. В плохом сне, какие снятся во время болезни. Фелисити трясло от страха. Рядом с ней дрожал, как в лихорадке, Эдриен.
Какие-то люди, и тот с дурными глазами среди них, грубо оторвали детей друг от друга. Их лица сверкали в темноте, будто были намазаны светящейся краской, в отвратительных усмешках не было веселья. Мелькающие лица призраков.
Фелисити хотела закричать, но не могла. Их несли, чужие пальцы впивались в тело, ни одного ласкового прикосновения. Вниз по коридору, потом вверх по лестнице. Невнятные голоса, как шепот на ветру.
Их внесли в просторную комнату, слабо освещенную, однако достаточно, чтобы разглядеть то, что в ней было. Странные пометки на полу, начертанные мелом; Фелисити подумала, что они напоминают линии в школьном спортзале, только смысл здешних линий ей был совершенно непонятен. Оклеенные черной бумагой стены увешаны какими-то фигурками, похоже, вырезанными из серебряной фольги. Все было похоже на театр со сценой, напоминавшей алтарь в церкви папы Рэнкина, с той лишь разницей, что этот "алтарь" был задрапирован черной тканью.
Эдриену удалось крикнуть, и тут же женская рука зажала ему рот. Он слабо сопротивлялся, пока его несли к сооружению в виде алтаря. У Фелисити же было такое ощущение, что она перенеслась по воздуху и опустилась на высокий помост рядом с братом. Сильные пальцы крепко держали обоих за щиколотки и запястья. Потом появились грубые, натирающие кожу веревки; их связали, накрепко затянув узлы, так что руки и ноги тут же стали затекать. А чтобы они не вздумали кричать, рты им заткнули тряпками.
Люди, которые проделали все это с ними, отошли назад, словно для того, чтобы полюбоваться на свою работу. Фелисити искоса взглянула на них сквозь полуприкрытые веки, и дикий ужас, какого она никогда не испытывала раньше, охватил ее. Они все были совершенно голые! Мужчины и женщины, молодые и старые, с упругими торчащими грудями и с обвисшими, старыми. Их глаза, блестевшие неестественно ярко, выражения лиц, как у диких зверей, — все подавляло и вызывало страх. Переговариваясь между собой, люди с благоговейным трепетом взирали на того, кто стоял на возвышении напротив — на смуглого мужчину, того самого, что похитил детей и привез сюда.
