Она подошла к нему.
— Может быть, ты все-таки поможешь мне раздеться?
Федор молча стал снимать с нее шубу, а она продолжала тем же ироническим тоном:
— Хотя смешно ждать от тебя вежливости, ты никогда не отличался изысканными манерами.
Катя села за стол и указала Федору рукой на место напротив:
— Садись.
Лицо ее стало серьезным. Федор увидел, что Катя утомлена, печальна и расстроенна.
— Я знаю все, что ты мне скажешь. Да, я виновата, что не предупредила тебя. Правда, один знакомый предложил мне путевку неожиданно, и я как сумасшедшая моталась весь день, чтобы все оформить и не опоздать. Но я конечно же могла тебе позвонить, послать записку, оставить адрес и тому подобное. Просто в тот день я была так безумно рада, что уезжаю, и мне было не до тебя, признаюсь откровенно. Но теперь уже три недели, как я дома, а ты не позвонил мне.
— Я и не собирался тебе звонить. Мне кажется, тебя всегда тяготили мои звонки…
— Тебе кажется! Какой ты… чурбан!
— Ладно, не ругайся. Лучше расскажи, как отдыхала. Наверное, ходила на лыжах…
— Какие там лыжи! — досадливо махнула рукой Катя. — Беспрерывные вечеринки, новые знакомства, танцы до утра и тому подобное. А потом валялись в постелях, на завтрак не успевали, снова собирались. В общем, все дни в суете, в диком напряжении. Я очень устала, издергалась. Все опротивело.
— Странно. Насколько я знаю, тебе всегда нравилось такое времяпровождение.
Катя сердито, хмуро поглядела на Федора, отвернулась и, подперев подбородок руками, задумалась, а губы ее напряженно ломались в тоскливой, виноватой усмешке. Короткие пряди волос падали с затылка и вились по шее колечками, было в них что-то детски наивное, беспомощное.
Медленно подняла на Федора широко раскрытые глаза — в них поразило предельно искреннее, обнаженное выражение боли, тоски, подавленности и беззащитности. В эту минуту Катя была похожа на порывистую, хрупкую, полную необъяснимого, таинственного очарования мадонну с картины старого итальянского мастера фра Филиппо Липпи из Флоренции. Федор не мог знать, что случилось с Катей в той, неизвестной ему, сложной и запутанной ее жизни; наверное, она пережила какое-то потрясение, обиду, тяжелое разочарование и до сих пор ощущает во рту ее терпкую горечь, которая сводит ей губы вымученной улыбкой.
— С тобой что-то случилось?
— Знаешь, вдруг в тебе что-то надломится, и ты перестаешь верить в людей, — едва слышно прошептала Катя.
Он почувствовал, что вот такой, искренней, печальной, нуждающейся в помощи, она стала ему в тысячу раз дороже той насмешливой, задиристой, самоуверенной и беспечной прежней Кати.
