Он догадывался, что у нее была своя, неизвестная ему жизнь. Она любила развлечения, у нее было много приятельниц, поклонников, и его мучило то, что она веселится без него и он не имеет представления, где она бывает, с кем встречается, что делает в те дни и часы, когда он ее не видит, и эта скрытая от него часть ее жизни ему казалась непорядочной и разгульной.
Когда Федор провожал Катю домой, она всегда первой говорила, что им пора прощаться. А Федору расстаться с нею даже до утра каждый раз было трудно, и он удивлялся, что она так спокойно прогоняет его.
— Ну еще немного… Хотя бы полчаса.
— Нет, нет… Ну что дадут тебе эти полчаса? Я снова не высплюсь, весь день буду ходить с головной болью, буду плохо выглядеть.
— Когда же мы увидимся?
— Позвони, сговоримся.
— Катюша, милая, дорогая, как ты не можешь понять, что я не могу жить в непрерывном ожидании встречи с тобой, это все равно что находиться в каком-то неопределенном, подвешенном состоянии!
— Миленький, а я не могу заранее на неделю расписать все вечера! У меня много подруг, друзей, звонит один, другой — то вечеринка, то встреча в ресторане — выбираешь, где интереснее.
— А мне никого, кроме тебя, не нужно.
— Не можем же мы все время быть только вдвоем. Ты хочешь очень многого.
— Значит, тебе со мной неинтересно, скучно. Скажи, ты хоть немного любишь меня?
Катя со смехом обнимала его и начинала целовать, приговаривая:
— Немножечко. Совсем чуть-чуть. А может быть, и совсем не люблю.
Говорила она это всерьез или шутила, Федор не мог понять, но что значили какие-то слова, когда он целовал ее смеющееся, разрумянившееся на морозе лицо — самое дорогое на свете.
— Милая, давай закатимся завтра в ресторан.
— Завтра не могу. У Варвары, этой толстой дурочки, день рождения, группа собирается у нее дома. Я еще должна купить ей подарок.
— Катюша, пойми же, я не могу быть спокойным, не зная, когда увижу тебя. Я не нахожу себе места, нервничаю…
— Зачем же нервничать?
— Поразительно! Ты даже не понимаешь, что я не могу без тебя. Нет, видно, ты просто не хочешь со мной встречаться. Скажи об этом прямо, и я не побеспокою тебя ни одним словом, ни одним звонком!
— Боже, Федик, зачем же сразу делать такие далеко идущие выводы!
— Не называй меня Федиком! Федик, Эдик, Гарик — это не имена, а собачьи клички!
Катя захохотала, снова стала целовать его.
— Но ведь Федор — это грубо! А Федечка, Феденька — это еще надо заслужить!
Уходил Федор и осчастливленный, и измученный, раздираемый противоречивыми чувствами к Кате — любовью, преклонением, нежностью, обидой, недоверием и ревностью, — но он ни на что не променял бы эту изнурительную маету и назавтра снова звонил Кате.
