Он до двадцати четырех лет жил в глуши, на стройке в Сибири, где все только начиналось, и, кроме кино да заезжих второсортных эстрадных артистов, ничего не видел, и ему надо было штурмом наверстывать упущенное в молодости.
Все годы учения в институте он работал, преподавал математику и физику в вечерней школе, работал и в летние каникулы на Студеной, чтобы жить самому и помогать матери. Свободного времени оставалось мало, для чтения приходилось урывать время от сна, но его молодой, привыкший к физическому труду организм выдерживал и перегрузки и недосыпание. Он читал запоем, старался посмотреть известные классические пьесы, ни одной из которых он до сих пор не видел, не пропускал нового интересного спектакля или концерта, часто тратил на билеты последние деньги. Если был не с девушкой, а один или со своими друзьями Тимошкой и Вадькой, брал самые дешевые билеты на верхние ярусы, где в жаре и духоте теснилась экспансивная молодежь. Она первой горячо, шумно, до боли в покрасневших ладонях хлопала и хором кричала «браво, бис!», по многу раз заставляла после окончания спектакля выходить на сцену Тарасову в «Вишневом саде», Ильинского и Жарова во «Власти тьмы», Огнивцева в «Борисе Годунове» или Рихтера после его концерта в консерватории.
Аплодируя в толпе поднявшихся с мест зрителей, Федор думал: «Нет выше заслуги и счастья для человека, чем обладать способностью вот так, как эти знаменитые артисты, своим искусством зажигать тысячи людей одним порывом, объединять в едином всплеске их мысли и чувства».
Многими часами ходил Федор по залам Третьяковской галереи.
На полотнах сражалась, буйствовала, кричала, юродствовала, плакала, молилась и смиренно сияла неброской красотой своей земли могучая, противоречивая, неистовая и добросердечная великая Россия.
Хрипел в ужасе от свершенного над окровавленным сыном безумный царь Иван.
Рыжебородый бунтовщик — стрелец с горящей свечой в руке с ненавистью глядел на молодого вершного Петра, без страха ждал своего смертного часа, не снял малиновой стрелецкой шапки ни перед царем, ни перед богом.
Полная тишины, воздуха и солнечного света стояла березовая роща Куинджи. Хватали за душу неизбывной тоской и печалью картины Левитана…
Однажды Федор долго ходил в Музее изобразительных искусств среди гипсовых слепков с греческих и римских скульптур. Это были молодые обнаженные мужчины и женщины, полные физического и душевного здоровья, совершенные и прекрасные, как олимпийские боги, но и такие же величественные и бесстрастные. Глядя на них, Федор думал о чуде вечного, непреходящего искусства, преодолевающего смертную природу его творцов, смирялся и успокаивался.
