2
Нет, не стала легче жизнь Устьянцевых, когда в дом пришел Шалагинов. Ненадолго, всего на несколько месяцев, обозначился было просвет к лучшему. Купили кое-какие обновки, мать повеселела. А потом отчим стал все чаще приводить в дом своих дружков: Мартьяна Дико́го, Назарку-гармониста и просто всяких встречных-поперечных и требовал, чтобы мать всех угощала.
От тех детских лет в память Федора навсегда врезалась одна картина и затмила собой все промежутки трезвой, спокойной жизни, будто бы этих светлых промежутков вовсе и не было.
…В едучем табачном дыму, синими пластами заполонившем избу, тусклым размытым пятном чадит керосиновая лампа. Вокруг стола, загроможденного бутылками, мисками с картошкой, капустой, открытыми консервными банками, сидят лесорубы.
Низкорослый, с широким плечистым туловищем Назарка непомерно длинными обезьяньими руками растягивает обшарпанную гармошку, кривыми цепкими пальцами перебирает пуговки ладов, и под визгливые, пронзительные звуки хрипящие, надрывные голоса вразнобой тянут:
Эй, баргузин, пошевеливай вал,—
Молодцу плыть недалечко.
Лохмато заросший черным волосом Мартьян страшно скрипит зубами:
— Тоску нагоняешь своей музыкой, Назарка… Давай что-нибудь повеселее…
Назарке что — он любую может, какую закажут. С белым плоским лицом, коротким вздернутым утиным носом, широким до ушей ртом и расчесанными на пробор жидкими льняными волосами, он похож на угодливого дореволюционного приказчика. Вскинув трехрядку, Назарка начинал плясовую:
По улице мостовой,
По широкой, столбовой,
Шла девица за водой,
За холодной ключевой;
За ней парень молодой…
Лесорубы с выкриками и гиканьем кружились, топали, прыгали, вскидывали ногами, хлопая ладонями по голенищам, так что пол ходил ходуном и дребезжали стекла.
Григорий обнимает мать, дурачится:
— Нет, я теперь в тайгу не ходок… Я от своей законной женки никуда… Верно я говорю, Надь, а?
— Убери руку-то… Нажрался и мелет, что в голову взбредет, — сердито отталкивает его мать.
Назарка водянисто-голубыми глазами подмигивает дружкам и ехидно тянет:
— Невесту ты, Гришка, отхватил богатую: сам-четверта!
Глаза отчима наливаются кровью, он отвечает с вызовом:
— А что, ребятишек я люблю, и они меня уважают.
Он пальцем подзывает Федю:
— Поди-ка сюды, сынок… Скажи-ка, кто я тебе?
— Ну, папка, — тянет Федя.
— Правильно, молодец, Федюха! Он у меня башковитый, на все пятерки учится!
— Видно птицу по полету: этот не нашей породы, не лесоруб, ученый будет, лягаш! — с неприязнью глядит на мальчика Мартьян.
