Но что он мог сделать, семилетний мальчишка, чтобы отомстить за отца?
Он даже не видел в лицо бандитов, и если бы когда-нибудь и встретил их, то прошел бы мимо, как проходят мимо случайного встречного человека.
С того времени он испытывал яростную, неутихающую и непримиримую ненависть к любому преступнику, хулигану или вору, к любой несправедливости и нечестности.
2
В доме поселилось молчание.
С каменным, застывшим в горестном выражении лицом неслышно ходила мать и молча делала обычные дела, но делала все вяло, безразлично, лишь по привычке и необходимости. Иногда она останавливалась перед замерзшим окном и долго смотрела на ледяные узоры, за которыми ничего не было видно, или садилась на лавку, опустив плечи и сложив на коленях безвольные руки, а в ее набрякших слезами невидящих глазах стояла какая-то тяжелая, неотвязная мысль.
Не слышно стало детского смеха, возни. Люба тихонько копошилась с тряпочками, делала одежду для куколки, Федя рисовал пароходы, о которых ему рассказывал отец. Только несмышленыш Алешка ничего не хотел знать и теребил повисшие как плети руки матери:
— Маманя! Поиграй со мной! Спой песню про Кота-Котовича! Ну почему ты молчишь? Ну, ну, ну!
Место за столом, где всегда сидел отец, никто не занимал. Федя замечал, как мать украдкой бросала тоскливые взгляды на это место, будто ждала, что вот войдет отец, громко поздоровается, взлохматит Феде волосы и скажет весело:
— Добрый морозец сегодня! Что там в печи у тебя есть, Наденька? Страх как проголодался!
Тогда мать сдержанно улыбнется — когда она улыбается, лицо ее становится ясным, добрым, красивым, — и жизнь пойдет, как прежде.
Молодой мать работала на лесосеке — обрубала ветки сваленных деревьев. Другой работы она не знала — да и не было в глухом поселке лесорубов другой работы — и снова пошла обрубщицей. Поднималась она до рассвета, топила печь, стряпала на весь день и уезжала на лесосеку, когда дети еще спали.
Федя оставался за старшего. Кормил сестру и брата, нянчил и укладывал спать Лешу, приносил из поленницы дров и сушил на печи, несколько раз бегал с ведром на Говоруху, потому что больше полведра воды он дотащить не мог, а натаскать надо было полную кадку.
Своим дыханием Федя оттаивал на заледеневшем стекле гляделку и все высматривал, не идет ли мать, прислушивался, не фыркают ли кони, не скрипит ли снег под ногами.
Мать возвращалась поздно, затемно, когда за стеклом увидеть ничего было нельзя, и часто, не дождавшись ее, поев мурцовки из воды и хлеба, дети засыпали.
