– Ту нашу попытку нельзя признать удачной, мы не извлекли из нее пользы, – заметила я. – И я не хочу причинять боль Уиллу. Он мой друг, мы всегда были с ним друзьями, и он не хочет наносить вред никому из нас.
Он долго смотрел на меня, как будто мысленно взвешивал слова, которые собирался произнести.
– Запомните вот что. Если я погибну в бою и у нас с вами никогда не будет возможности быть вместе как мужу с женой, помните, что я всегда любил только вас, вас одну.
Он погладил мою щеку тыльной стороной ладони, а я повернула голову и прижалась к ней губами. Это была очень нежная ласка, которая пробудила во мне воспоминания о захлестнувшей меня когда-то девичьей любви. Я снова прижала его руку к своей щеке, наслаждаясь моментом неожиданной близости, от которой захватывало дух.
Но длилось это недолго. Голос его внезапно стал резким и зазвенел, как сталь меча, который он теперь не носил:
– Зачем вы это сделали, Джоанна? Зачем позволили втянуть себя в этот свой брак? Почему было просто не сказать королю, что вы по закону не можете предпринять такой шаг? Что вы уже моя жена? Вы выходили за меня по доброй воле, но тем не менее в течение ближайшего года уже состоялась ваша свадьба с Уильямом Монтегю. Но почему? Вы самая своевольная из всех женщин, которых я знаю, и при этом вы позволили запугать себя настолько, чтобы отречься от меня. Как вы могли так поступить, как могли своим решением создать столько сложностей и неудобств? Весь этот хаос – ваших рук дело.
В погребе вдруг повеяло ледяной зимней стужей. Как могло случиться, что раньше он не признавался в том, что поступок мой причинил ему душевные страдания, а не просто досадное беспокойство, будто легкий ветерок, поднимающий рябь на поверхности воды? Обиженная и рассерженная столь резким переходом от нежности к обвинениям, я отпрянула от него, все же догадываясь, что поведение мое в его понимании было связано не с чем иным, как с чисто женским непостоянством. Зачем мне было подвергать риску свою душу, давая вторую клятву, когда я уже была связана первой? Это должно было казаться необъяснимым. Но сейчас я чувствовала себя разбитой и уставшей от упреков в том, что я поверхностная, вероломная, что слишком руководствуюсь корыстными интересами или юношеской экстравагантностью, чтобы бросить вызов своей матери и самостоятельно выбрать свой путь в жизни. Пунцовая краска залила мое лицо; я поняла, что, вероятно, приняла ошибочное решение, когда не объявила о невозможности выйти замуж за Уилла, стоя с ним перед алтарем, хотя делала я это вполне осознанно.
