– Я и не стесняюсь. Но какой мужчина станет добровольно показывать их женщине, которую он любит?
Сказано это было жестким тоном, который отозвался болью в моем сердце.
– Я отвечу вам, – сказала я смягчившимся от сочувствия голосом. – Мужчина, который гордится тем, как эти шрамы были получены. Мужчина, проявивший доблесть в бою. А вы подходите под оба эти определения.
– Тогда делайте что хотите.
Он опустил руку, и я развязала шелк на его голове.
Господи Иисусе!
Рана его была ужасна. Веко теперь не открывалось, а страшный глубокий шрам проходил от линии волос до середины скулы. Думаю, войди вражеский клинок чуть глубже, и он бы погиб. Я очень нежно прикоснулась к обезображенной плоти; через столько времени она была уже не такой красной и зловещей, но я могла себе живо представить, как это выглядело вначале. Он был храбрым мужчиной, умеющим терпеть боль, как и очень многие из наших рыцарей.
Я могла понять, почему Томас прятал свой шрам от меня: он портил его внешность и это ущемляло его самолюбие, которое в нем все-таки присутствовало. Но как типично для него было привлечь внимание к своему дефекту таким галантным образом. Во время всех этих манипуляций Томас оставался неподвижен, как высеченная из мрамора статуя. Но когда я без предупреждения наклонилась и прижалась губами к уродливому рубцу, я услышала, как он глубоко и продолжительно вздохнул, как будто выдохнул наружу страх, не дававший ему говорить.
– Вы не презираете меня, – прошептал он. – И не находите мой шрам омерзительным.
– Нет.
Я рассеянно разглаживала пальцами белую повязку, которую продолжала держать в руках, и раздумывала над его, а также над своим будущим, не в силах угадать ни того, ни другого.
– Вы ведь когда-нибудь снимете это? – спросила я, чувствуя, как где-то под моим сердцем как будто разверзся глубокий колодец печали.
– Да, в один прекрасный день. Когда я буду полностью удовлетворен тем, как я сражался во имя Господа, святого Георгия и Англии. Вот тогда я и сниму это. – Помедлив мгновение, он поднял голову и взглянул на меня снизу вверх. – Это правда не вызывает у вас отвращения? – еще раз спросил он.
– Нет. А вы думали, что будет вызывать?
– Как я могу знать, что на уме у женщины? К тому же женщины королевской крови, которая, как известно, обладает способностью внушать людям мысль о ее непомерной гордыне. Тогда как я – простой солдат. – Впервые с тех пор как Томас, возвратившись в Англию, застал меня замужем, я услышала в его голосе нотки сожаления; его рука нашла мои пальцы и легонько сжала их. – Я ведь до сих пор поверить не могу, что вы сами тогда захотели взять мою фамилию.
