Когда речь непосредственно зашла о том, что Томас, воспользовавшись этой новой возможностью, может вновь уйти на войну и никогда не вернуться оттуда, я стала беспокойной, меня подмывало успеть больше сказать и больше сделать. Моя честь подсказывала мне, что я должна молчать. Долг говорил, что мне следует держаться от него как можно дальше во всем, что не касалось ежедневных потребностей нашего большого дома и хозяйства. Трудно сказать, было ли это романтическое томление или просто неуправляемое желание, но только это чувство погнало меня искать его под мрачные своды большого погреба, где он с одним из своих помощников пересчитывал бочки с вином и полутуши засоленного мяса. Единственным моим оправданием было…
Нет, не было у меня никаких оправданий, кроме разве что необходимости хоть как-то приобщиться к сфере обязанностей, которые он сам на себя возложил.
– Миледи? – сказал он, отрываясь от списка, который держал в руке.
– Сэр Томас.
– Могу я вам чем-нибудь помочь? – Особого энтузиазма в его голосе я не заметила.
– Думаю, да.
– Тогда я к вашим услугам, миледи, – сказал он, а затем добавил, обращаясь к своему подчиненному: – Возьми это и передай нашему повару. Он скажет тебе, где мы с тобой ошиблись в наших подсчетах. А заодно попроси его объяснить недостачу шести больших бочонков доброго бордоского вина. – Когда слуга удалился, он продолжил: – А теперь с вами, миледи. Не могу придумать, зачем вам понадобилось отправляться в собственный винный погреб в это время дня.
Голос его звучал недоброжелательно. Он явно подозревал, что я играю с огнем. И был недалек от истины.
– Может, присядете? – предложила я.
– Куда? – спросил он, не двигаясь с места.
– На этот бочонок, например.
– Зачем? С моей стороны было бы невежливо сидеть, когда вы стоите.
– Просто сядьте!
– Как прикажете, миледи.
Как все прозаично! Слегка согнувшись, он присел на краешек бочонка с соленой рыбой, тогда как я осталась стоять перед ним.
– Так чего же вы хотите, Джоанна?
Он больше не был моим управляющим – сейчас он снова был моим любовником.
– Я могу больше никогда вас не увидеть.
Он не переспросил меня, что я имела в виду. Вероятно, он все понял. А может быть, просто верил в то, что я буду вести себя осмотрительно. И все же, когда мои пальцы очень осторожно коснулись его щеки, а затем двинулись дальше, к завязанным концам его белой шелковой повязки, он поднял руку и остановил меня.
– Не нужно!
– Но я сама хочу. Не думала я, что вы станете стесняться своих боевых шрамов.
