«Выгонит он нас отсюда на мороз, а сам останется жить», — решил Никитка и, прикрыв ладонью голый пупок, незаметно стал отходить в левую половину юрты: как только заорет русский, юркнет Никитка в темный загон, где привязаны две коровы — своя и Эрдэлиров.
Федосья принесла бутылку и отдала Афанасу.
— Ну, пошли отсюда поскорей! — заспешили гости и, толкая друг друга, двинулись к выходу.
Ворвался со двора морозный туман, глухо хлопнула дверь за гостями, а страшный русский остался в юрте. Постояв неподвижно несколько мгновений, он стал медленно поднимать руку, но, коснувшись пальцами потолка, быстро отдернул ее, будто обжегся. Показав на покрытого чесоткой Никитку, фельдшер грустно проговорил, странно произнося якутские слова:
— Мыть надо! Я мыло дам.
— Нам мыло не надо, — покачала Федосья годовой, — нам хлеба надо, чаю надо, мы — бедняки.
Русский сморщился, будто собирался чихнуть, и, причмокнув губами, вышел за дверь. Пока не затих вдали скрип полозьев, все молчали. Потом Федот встал, поправил горящие поленья и, обращаясь куда-то в запечную темноту, сказал:
— Заплатит ли этот русский? — Он постоял, все так же глядя в темноту, и вдруг оживился: — А глаза-то у него синие-синие… У, черт!..
Слова Федота нарушили молчание. Все задвигались, заговорили.
— Ведь Михаил заставил отдать. Неужто случится беда такая? — встревожилась Федосья.
— А откуда Михаил-то знает, что ты спирт берегла? — спросил из темного угла голос Дарьи.
— А как же! Ведь он и привез мне бутылку из города.
— Э-э…
— Нет, ничего тебе этот русский не заплатит, — решительно заявил Федот. — Выпьет и забудет. Если б думал платить, взял бы в лавке у Сыгаевой, там хватило бы и для него.
— Да, удивительно, — задумалась и Дарья. — И лавка близко от него, а тут высмотрел единственную бутылку, которую бедная Федосья припасла на случай, если вдруг заглянет староста, либо отец Василий, либо сама Пелагея Сыгаева. Беда, как не заплатит.
В Эргиттэ, недалеко от Кымнайы, жена старосты, десятипудовая подслеповатая старуха Пелагея, держала лавку. И действительно, загадочным казалось, что фельдшер поехал за семь верст, чтобы выпросить единственную бутылку у бедной женщины, когда мог бы достать сколько угодно спирта у себя в Кымнайы.
— Не заплатит тебе русский. Пропало, Федосья, твое добро! — уверенно заявил Федот.
— Заплатит! — вдруг возразил Дмитрий с не меньшей уверенностью.
— Попроси у него — выгонит вон.
— Не выгонит!
— Уж не ты ли потребуешь у него?
