Рассказывали еще, будто в воскресный день все трое не пошли в церковь, а устроили у учителя песни да пляски, на что отец Василий сильно разгневался, ибо и песни-то они пели против царя и бога.
Через несколько дней новый фельдшер неожиданно явился к Ляглярам.
Было это так.
Дверь вдруг широко распахнулась, и в юрту быстро вошел молодой русский с веселыми голубыми глазами, а следом за ним так же стремительно появился Афанас Матвеев. Потам, степенно вошел старший из трех братьев Егоровых — Михаил, за ним несколько других якутов. Афанас выступил вперед и, указывая на русского, торжественно объявил хозяевам:
— Виктор Алексеевич Бобров, наш новый фельдшер!
Русский поздоровался с каждым за руку и уселся на правые, почетные нары. Обменявшись с хозяевами словами приветствия, Афанас обратился к Федосье:
— Говорят, у тебя есть бутылка спирта? Ты бы уступила ее фельдшеру.
— Ой! Да я ведь не знаю его.
— Это ничего, он тебе заплатит.
— Как же быть, Михаил? — спросила Федосья Егорова.
— Отдай. Он, видать, честный, заплатит.
— Аптеке нужен спирт для лечения, понимаешь? — проговорил Афанас. — В городе ему не дали, потому что спирт был отпущен старому фельдшеру. Тот выпил его вместе с Тишко, а сам умер.
— Никак, у вас самих болят глотки? Говорят, спирт помогает, — улыбнулся Федот.
— Может, еще придется тебя лечить, — возразил Афанас. — Не веришь, что аптеке нужно?.. Ну и не верь.
— Я, право, не знаю, — колебалась Федосья.
— Отдав, Федосья: ведь просят и Афанас и Михаил, — сказала Дарья из своего угла. — А то фельдшер подумает: якуты мне не доверяют, значит, и сами они обманщики.
Федосья матча вышла во двор, где под открытым небом стоял небольшой деревянный ящичек со всем ее добром.
Кто бы ни заходил к Ляглярам, непременно высказывал удивление: как, мол, в этакой юрте люди живут? Никитка каждый раз обижался, когда нелестно отзывались о его родном гнезде. Конечно, плохо, что стены из необстроганных горбылей то и дело цепляют и без того рваную одежонку. Но во всем остальном юрта казалась мальчику прекрасной.
— Вот страсть-то какая! Как же они живут тут?! — воскликнул кто-то.
Афанас Матвеев недовольно посмотрел и возразил:
— А куда же им деваться? Где лучше будет?
Наступило минутное молчание. Потом Михаил быстро проговорил, точно зерна отсыпал, привычные слова:
— Кто проживет здесь день, тому простятся грехи за год.
Во время беседы один лишь русский молчал и угрюмо оглядывал своими голубыми глазами нищенскую юрту.
