Ушли.
Разумеется, это было проделано с целью «по пути» напугать меня.
Время шагало мрачно, медленно.
Оконце оттаяло. Пахло весной. Целые дни на дворе чирикали воробьи.
В одну из ночей услышал шум в верхнем этаже главного яруса, вскочил, смотрю: окна осветились и там раздался смех.
Что такое?
Утром узнал, что из Перми привезли большую партию политических и разместили в общих камерах.
Сразу стало веселее, – будто грачи прилетели.
Я на стол поставил табуретку, открыл оконце и, уцепившись за решетку, смотрел на пермских гостей которые тоже уцепились за свои решетки.
И вдруг услышал знакомый голос:
– Как поживаете, товарищ президент?
– Благодарствую.
– Расскажите, президент, какое кофе пьют в Турции?
Это говорил со мной друг и политический учитель П. А. Матвеев.
– У вас, президент, рыжая борода.
– А откуда вы, Павел Александрович, знаете, что меня прозвали «президентом»?
– Мы такие, что все знаем.
– Тогда почему проиграли революцию?
– Не хватило пороху.
Снова хохот.
Однако разговоры вдруг прекратились: во дворе, меж окнами, появился начальник караула и крикнул:
– Не разговаривать! С окон убирайтесь! Иначе приказываю часовым стрелять!
Все скрылись.
Но в ответ пермские запели любимую: «Смело, друзья, не теряйте бодрость в неравном бою».
И эта песня оборвалась на средине – очевидно, запретили.
Я крикнул в окно:
– Да здравствует бодрость! Ура, товарищи!
Ко мне влетел помощник начальника:
– Если вы еще раз полезете к решетке – мы посадим вас в темный карцер на неделю.
Наступило круглое затишье.
Много писал стихов, много думал о том, как выйду из тюрьмы – поеду в Петербург учиться.
Пермские действовали ловко через уголовных: на прогулках мне подкидывали письма, брошюры, газеты и журнал Шебуева «Пулемет».
Потом прилетели птицы – принесли тепло и песни о широкой вольности.
На дворе стало сухо, и по сочному воздуху чувствовалась первая зелень за высокой стеной.
Так бы и кинулся в лес, на поляны сосновые, весеннюю землю понюхал бы, поцеловал и пожевал, чорт возьми.
Или посмотрел бы на камский ледоход, – ведь там скоро побегут пароходы, повезут пассажиров.
И кажется удивительным, и не верится, что пассажиры поедут свободно, без тюремных надзирателей.
Как-то утром – едва встали – я услышал радостное густое пенье пермских – «Эй, дубинушка, ухнем».
Ухнули.
И коллективный крик в окно:
– Да здравствует 1 мая! Ура!
– Ура! – орал я, снова уцепившись за решетку.
Пермские махали в окно красной рубахой.
– Поздравляем!
– Ура!
И вдруг выстрел часового.
