Вошедший служка сообщил, что игумена хочет видеть какой-то человек.
– Кто такой?
– Не знаю; из богомольцев, древний уже старик.
– Чего ему нужно, не знаешь?
– Нет. Только всё твердит, что нужно что-то важное сказать.
Игумен поморщился, думая, что старый странник будет говорить ему о каких-нибудь видениях, снах, предзнаменованиях.
– Ну что же, пусть приходит завтра после обедни.
Служка замялся.
– Так что он не может прийти, о. игумен.
– Как так не может?
– Дюже болен, пластом лежит. Как пришёл третьего дня, лёг – так и не встаёт. Придётся вам самим побеспокоиться, зайти к о. Иринарху – там лежит.
– Может, его исповедать нужно, так неужели из братии никого не нашлось?
– Он именно вам, о. игумен, хочет сообщить нечто.
– Странно. Ну хорошо, я зайду.
– Только вы, о. игумен, не мешкайте, – того гляди, старичок-то помрёт.
– Чего же ты не сказал мне с самого начала? Дай трость.
Старик совсем не был похож на умирающего. Хотя он, действительно, лёжа на узкой кровати, даже сложил руки на груди, словно приготовясь к отходу, но лицо его было достаточно оживлённо, и глаза горели почти весело. Говорил не совсем, как деревенский старик, а как человек, видавший виды и бывавший в различных компаниях, что и немудрено, раз он был профессиональным странником. С виду ему казалось лет шестьдесят, не больше.
– Не можется, братец?
– Ох, отец игумен, ваше преподобие, не знаю уж, дотяну ли до праздника!..
– Бог милостив!
– Милостив, батюшка, милостив, сколько времени моим грехам терпел.
– Много ли лет-то тебе?
– Восемьдесят два года.
– Не молоденький, что говорить!
– Не в молодости дело, ваше преподобие, а в чистой совести.
– Исповедаться хочешь?
Старик промолчал.
– Пособоруйся, это и в болезни помогает, и душу укрепляет.
Старик всё молчал.
– Ведь ты же хотел мне что-то сказать, звал меня.
– Звал, ох, звал! Великую тайну открыть имею.
– Вот и открой, полегчает!
О. Гервасий махнул рукою, чтобы все вышли, и повторил:
– Вот и открой!
– Страшно.
– А перед Господом не страшно будет? Он же вся тайная весть! Может быть, минуты твои сочтены, а там, на том свете, поздно уже будет каяться.
Старик долго молчал, закрыв глаза, наконец, тихо и спокойно произнёс:
– На кровавых, слезовых деньгах обитель стоит!
– Что такое?
– На кровавых деньгах обитель стоит!
– Какая обитель? Чего ты путаешь?
– Ваша обитель, вот эта, Нагорно-Успенская.
О. Гервасий даже вскочил со стула, но опомнился и строго заговорил:
– Ты бредишь или фарсы разыгрываешь! Ты хочешь каяться, так говори свои грехи, а нечего тень наводить.
