— Скажите, вы — муж и жена? — спросила Вынтэнэ.
— Свадьба нет, — ответил Вінцук.
— Есть мы любовница и любовник, — добавила Хрысьціна.
х х х
В вертолёте была страшная тряска. Литвины, казалось, привыкли к таким условиям. Они переговаривались и смотрели в окно. Вид и правда открывался изумительный. Внизу — сплошной лес. Кое-где блестят реки и озёра. Яранг нигде не видно. Да и вообще никаких следов человеческой деятельности. Всё здесь, как встарь…
Вынтэнэ было не до пейзажей. Ей было плохо. Уладзімер взял её за руку.
— Страшно нет, страшно нет ничего, — повторял он. — Уже вовсе скоро прилетим.
Он целовал девушку в щёку. Гладил по голове, словно ребёнка.
— Ну что ты, Уладзь, — сказала Вынтэнэ. — Со мною всё в порядке.
Она закрыла глаза.
— Прилетим уже почти, — слышала она. — Долгости нет совсем…
6
Глушковское сельское поселение
Потом было Белоозеро — стойбище на тысячу жителей. В центре ещё сохранились древние руины. Сложно сказать, что это была за яранга и для чего предназначалась. Но, видимо, что-то большое и важное. И, конечно же, дочукотского периода. Вынтэнэ сделала фотографии.
Долго задерживаться не пришлось. Вездеход повёз экспедицию в «деревню» Глушково. Оказалось, что «деревня» — вовсе не имя собственное. Это просто московитское слово, обозначающее «стойбище».
Глушковское сельское поселение насчитывало сотню человек. Главная улица называлась «Молодёжной». На бетонной яранге висела табличка:
«Сельсовет».
Сельсовет был обшарпанный, его не мешало бы покрасить.
— Вы, стало быть, из Литвы? — спросил старенький московит.
— Из Литвы, — ответил Уладзь. — Догадаться как Вы сумели?
— Я тут, однако, председатель, — пояснил дед. — Мне по чину полагается знать. Да и вся деревня уже знает. Пацаны-то, чай, разнесли вестинушку.
— А языком московским говорите Вы?
— Как не говорить-то? Гутарим помаленечку…
Уладзь перешёл на московское наречие. Старик удивился.
— Да где же Вы так научились-то? — спросил он по-чукотски.
Уладзь снова заговорил по-московски. Председатель поколебался и перешёл на родной язык.
— С чужаками-приезжими на чукотском они общение поддерживают, — шепнула Хрысьціна Вынтэнэ. — Если даже приезжий московским говорит.
— А почему? — спросила анадырка.
— Стыд имеют ко своему наречию. Думают: используешь родной язык — значит дикарь, нечукча.
Вынтэнэ стало грустно.
— Неужели это мы их такими сделали? — произнесла она.
— Вины нет персонально от тебя…
Литвинка погладила её по-плечу.
х х х
